Алексей Ракитин - Уральский Монстр

Помимо разоблачений разного рода несознательных обывателей, активно публиковались материалы, критиковавшие недобросовестность работников прокуратуры, их халатность и равнодушие к судьбам простых советских людей. Вот навскидку материалы на эту тему из газеты «Правда» за первые 11 месяцев 1938 г.: 22.07 – Ярцев И. «Прокурор-самодур», 27.07 – Ярцев И. «Прокурор-самодур», 02.08 – Ярцев И. «Прокурор-перестраховщик», 21.09 – «Небольшевистская позиция рязанского прокурора», 21.10 – «Преступление прокурора». Игнорировать все эти публикации работники прокуратуры не могли, поскольку с чтения «Правды» и «Известий» тогда начинался рабочий день во всех без исключения советских учреждениях. Эти публикации являлись своеобразным камертоном, задававшим тон партсобраниям, они широко обсуждались в профессиональной среде.

Сталинский режим, развернувший беспрецедентную волну террора, деятельно пытался усыпить общественное мнение как внутри страны, так и за её пределами, имитируя активную борьбу по поддержанию соцзаконности. Поэтому трескотня о защите «завоеваний Октября» и «свободного мирного труда советского человека» не прекращалась ни на минуту. В этой обстановке работники свердловской прокуратуры не могли не «примерять» ситуацию с бездарным расследованием убийства Герды Грибановой, что называется, «на себя». Ну, в самом деле, сегодня «Правда» закатывает показную истерику в адрес рязанского прокурора, а завтра то же самое изобразит по поводу свердловского. Кому захочется оказаться на его месте?!

Во-вторых, 3 октября 1938 г. из состава Свердловской области оказалась выделена Пермская область, а через неделю было создано соответствующее региональное управление НКВД. Это привело к фактическому разделению Свердловского управления Наркомата внутренних дел и неизбежной чехарде штатов. Аналогичное разделение переживала и Свердловская областная прокуратура.

В-третьих, 17 ноября появилось в высшей степени неожиданное для работников низовых прокуратур и региональных управлений НВКД постановление Политбюро ЦК ВКП(б) за № П65/116 под говорящим названием «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия», в котором метались громы и молнии в адрес работников, допускающих «безответственное отношение» и «грубые нарушения процессуальных правил». Опыт подсказывал, что такого рода документы предвещают серьёзные пертурбации, очередную кампанейщину и разоблачительную горячку на всех этажах власти – от Кремля до самого периферийного райкома. И дальнейшие события подтвердили эти ожидания.

25 ноября Николай Ежов был освобождён от должности Наркома внутренних дел якобы по собственному желанию, но все-то прекрасно понимали, что такого рода желания у кремлевских небожителей невозможны по определению. Отставка Ежова послужила четвёртым по хронологии, но первым по значимости фактором, сформировавшим в те дни ощущения крайней неопределённости и тревоги у всех без исключения сотрудников силовых структур.

Понятно, что в этой обстановке продолжать возню вокруг бесперспективного дела становилось абсолютно бессмысленно. Никому из причастных это не сулило никаких бонусов, а вот проблемы – запросто. Поэтому предложение прокурора Мокроусова попало на благодатную почву. 10 декабря начальник ОУР Цыханский подписал постановления об изменении меры пресечения, благодаря которым из-под ареста освобождались Кузнецов и Баранов, оба оставались под подпиской о невыезде. Бывших друзей, а ныне смертельных врагов решено было привлечь к суду за нарушение законодательства о хранении холодного оружия без регистрации. Кроме того, Василия Кузнецова предполагалось судить за хищение часов – именно поэтому лейтенант милиции Вершинин так старательно собирал свидетельства этого то ли мнимого, то ли действительно имевшего место преступления. Советская милиция в этом отношении оказалась верна своим давним правилам – не умея расследовать действительно опасные и сложные преступления, она имитировала деятельность по «расследованию» тех правонарушений, которые не выглядели серьёзными, опасными и запутанными. Такая демонстративная принципиальность в работе позволяла резко повысить отчётность по раскрываемости и маскировала позорные провалы.

Документы об освобождении арестантов, подписанные Цыханским, оказались для него в числе последних. Ожидаемые после ухода Ежова с поста наркома перемены затронули Георгия Исаевича непосредственно. Михаил Викторов, начальник управления НКВД по Свердловской области, видевший в Цыханском выдвиженца Дмитриева-Плоткина, освободил его от занимаемой должности. И уже 20 декабря новый начальник уголовного розыска Евгений Валерианович Вершинин подписал документ, подготовленный начальником 1-го отделения Ляминым и направленный к нему для согласования. Документ этот положил формальный конец уже остановленному к тому времени расследованию. Его текст гласил: «Постановление. 1938 г., декабря 20 дня, город Свердловск. Начальник 1 отделения ОУР УРКМ УНКВД по Свердловской области лейтенант милиции Лямин рассмотрел следственный материал за №695-406 по убийству 12 июля с.г. 4-летней девочки Грибановой Герды, труп которой был обнаружен 16 июля с. г. во дворе дома №19 по улице Первомайская, в кустах. По данному делу были задержаны Кузнецов Василий Васильевич и Баранов Сергей Леонтьевич, но расследованием достаточных данных к изобличению их в данном убийстве не добыто, а потому, руководствуясь ст. 204 п. „б“ УПК, постановил: материал расследования за №695-406 дальнейшим производством прекратить. Начальник 1 отделения ОУР РКМ УНКВД лейтенант милиции Лямин. „Согласен“. Начальник Отдела уголовного розыска Управления РКМ ст. лейтенант милиции Вершинин».

Итак, следствие закончено. Забудьте!

Боря Титов, несмотря на малый возраст – один годик и восемь месяцев, уже хорошо разговаривал и даже дразнился. Старшему братику Натану, пяти лет, доставалось от склонного пошалить малыша, и эта деталь до известной степени объясняет события, последовавшие вечером 10 февраля 1939 г. в районе улицы Луначарского и площади Народной мести.

Мама ребятишек, Фаина Михайловна Гусинская, отправилась с ними на прогулку около 19 часов. Проживали они в доме №109 по улице Луначарского – это был деревянный одноэтажный дом, разделённый на несколько коммунальных квартир, во всём похожий на те, в которых жили семьи грибановых-кузнецовых-барановых и прочих участников описанных выше событий. Вообще, весь район улиц Первомайская, Мамина-Сибиряка, Луначарского в те времена был застроен такого типа домами, с дворами, сараями, конюшнями и даже огородами. Хотя район был хорошо обжит и в этот час многолюден, гулять всё же было не очень комфортно. Было не только холодно, но и темно: уличного освещения не существовало и источником света служили лишь освещённые окна да неполная луна. Фаина с детьми от своего дома далеко не отходила, прогуливаясь вдоль квартала. Натан катал санки, а Боря гулял с лопаткой в руках. Мамаша с детишками на прогулке – сцена милая, пасторальная, трудно даже вообразить нечто более мирное и спокойное. По оценке Фаины Михайловны, прогулка с детьми продолжалась около часа, хотя в этом вопросе субъективное восприятие её сильно подвело, поскольку основные события стали разворачиваться примерно в 19:15 или чуть позже.