Алексей Ракитин - Уральский Монстр

План оказалось труднее реализовать, чем придумать. В итоге всё пошло наперекосяк, туберкулёзный урка не справился с крепкой женщиной и мужу пришлось убивать жену лично. В процессе борьбы он был укушен и впоследствии этот укус существенно помог изобличению убийцы. Тем не менее Крылов вместе со своим подельником довели задуманное до конца и предприняли меры по запутыванию следствия. Владелец дома был связан, избит, у крыльца были брошены железнодорожные билеты из трёх разных городов – эта деталь должна была навести МУР на версию о совершении преступления ворами-«гастролёрами».

В конечном итоге Крылов был разоблачён и история этого засекреченного преступления наделала определённый шум во властных коридорах. Всё-таки, убийцей оказался довольно крупный партийный функционер, демонстрировавший на протяжении ряда лет полнейшее моральное разложение. В этом деле было всё: и немалые финансовые хищения, и разврат, и злоупотребления служебным положением, и круговая порука тянувших его вверх по карьерной лестнице друзей. И самое главное – было отвратительное убийство. Без всяких сомнений, «дело Крылова» оказалось известно на самом верху партийной пирамиды и Артур Брагилевский приложил к этому расследованию руку в самом что ни на есть прямом смысле.

В общем, жизнь этого неординарного человека была полна самых невероятных приключений и превратностей. Многое о нём ещё неизвестно – даже время смерти – но можно не сомневаться в том, что если когда-либо об Артуре Брагилевском будет написана книга, она окажется по-настоящему захватывающим чтивом.

Впрочем, вернёмся к событиям августа 1939 г.

Из материалов дела не видно, какие же именно обстоятельства привели прокурора Советского Союза Михаила Панкратьева и наркома внутренних дел Лаврентия Берию к мысли о необходимости откомандировать своих людей в Свердловск. Понятно, что имел место некий сигнал в Москву о творящихся в городе экстраординарных криминальных происшествиях – похищениях и зверских убийствах малолетних детей – но от кого этот сигнал мог поступить, неясно. Первое, что приходит на ум – естественное движение милицейской отчётности о криминальной активности в регионе, из-за чего соответствующая справка попала на глаза какому-то компетентному работнику Главного управления РКМ в Наркомате НКВД в Москве. Проницательный работник сопоставил данные за несколько месяцев и понял, что в Свердловске действует серийный убийца-педофил (как отмечалось выше, термина «серийный убийца» в те годы не существовало, но, разумеется, само явление многоэпизодных убийств на сексуальной почве было хорошо знакомо следственным работникам). В подобное предположение, однако, категорически не верится. Во-первых, милицейские руководители в Москве вряд ли узнали об убийствах детей в Свердловске ранее работников союзной Прокуратуры. Из материалов дела видно, что требование переслать в Главное управление РКМ Наркомата НКВД копии оперативных материалов, добытых уральскими оперсотрудниками в мае-июле, было получено в Свердловске лишь 18 августа. Во-вторых, невозможно представить, чтобы столь скандальная информация, потенциально способная скомпрометировать ведомство, была передана из НКВД в союзную прокуратуру. В реалиях тех дней это кажется просто немыслимым. Наркомом внутренних дел тогда являлся, как отмечено выше, Берия, и его отношения с Панкратьевым, сменившим Вышинского на посту прокурора СССР лишь 31 мая 1939 г., были весьма далеки от доверительных. Панкратьев выступал против предпринятых Берией попыток пересмотра некоторых дел, начатых Ежовым во времена «Большого террора». Отношения руководителей двух правоохранительных структур были недружественны и продолжали ухудшаться всю вторую половину 1939 г., что предопределило в конечном счёте отставку Панкратьева с поста прокурора Союза менее чем через год. Потому сложно представить, что Берия позволил своим подчинённым передать надзорному ведомству сведения, бросающие тень на Наркомат.

Произошло нечто другое, не совсем понятное. Возможно, была некая жалоба, причём не обязательно в союзную прокуратуру или наркомат внутренних дел; некое письмо могло быть отправлено в ЦК ВКП(б) или кому-то из депутатов Верховного Совета СССР. Информация, содержавшаяся в этом сообщении, спровоцировала обмен мнениями на самых высоких этажах власти, по результатам которого было решено направить в регион людей опытных и объективных, причём из разных ведомств, дабы они на месте разобрались в уральских делах и помогли свердловским товарищам сделать необходимую работу, если только в этой помощи действительно существовала необходимость.

Как бы там ни было, в последней декаде августа в Свердловск примчались следователь по важнейшим делам прокуратуры СССР – таких за глаза называли «важняками» – и старший опер общесоюзного угро. Вот тут-то поволноваться, надо думать, пришлось всем – и сотрудникам уголовного розыска, и следователям прокуратуры, да и партийным руководителям тоже. Понятно было, что московские визитёры наделены большими властными полномочиями, но сколь далеко они пожелают зайти в своей работе и какие суждения о ситуации в области вынесут, никто наперёд знать не мог. По результатам работы этих людей можно было ожидать как наград, так и увольнений, причём увольнений с большей вероятностью.

В этой весьма тревожной для руководства областных УНКВД и прокуратуры обстановке закрывать расследование похищения ребёнка в Нижнем Тагиле представлялось, мягко говоря, опрометчивым. С одной стороны, город расположен вроде бы далеко от Свердловска и произошедшее представляется никак не связанным с тем, что творилось в столице Урала. А с другой, – мало ли как поведут себя московские визитёры, затребуют вдруг отчётность о случаях аналогичных похищений в районах, а тут – абсолютно беспомощное расследование, с полудюжиной безграмотных протоколов и бредовыми подсчётами алиментов. Потому розыск Маргариты Фоминой никто в августе формально не прекратил, хотя, скажем прямо, никто девочку особо и не искал.

Судя по всему, следователь-«важняк» Краснов ничего не узнал об убийстве Герды Грибановой в июле 1938 г. и тех перипетиях, что сопровождали то беспомощное расследование. То ли от Краснова скрыли случившееся, то ли он сам не пожелал слишком уже углубляться в историю, решив, что события годичной давности интереса представлять не могут, – сказать сейчас невозможно. Но помимо этого преступления, он также ничего не узнал и о похищении Бори Титова в феврале 1939 г., скорее всего, потому, что к тому времени все связанные с ним милицейские документы были по-тихому отправлены в печь. Самым ранним преступлением, на которое обратил внимание Краснов, оказалось нападение на Раю Рахматуллину.