Юрий Ижевчанин - Критический эксперимент 2033

Вергилий, ещё больше постаревший, но державшийся по мере сил гордо, поднялся на трибунал:

— Я подтверждаю, что Квинт Гладиатор предсказывал мне большие неприятности, если я не освобожу Велтумну, и что я по слабости своей не смог этого сделать. Я заявляю, что она не нарушила клятв, поскольку незадолго перед похищением она ласками своими побудила меня поклясться в том, что я не буду препятствовать ничему, что ей повелит Венера, и не буду удерживать её в неволе, если она сама пожелает уйти. А сейчас я должен зачитать римскому народу письмо, которое она мне прислала.

«Мой любимый хозяин в месяцы неволи моей! Тот, кто так хорошо обращался со мною, тот, благодаря которому я нашла свой путь служения богине и смогла сдружиться с нею. Я покинула тебя, потому что ты каждый месяц слабел от общения со мною и от самой близости моей. Мне не хотелось бы, чтобы я подточила здоровье твоё, ты не юный самонадеянный хлыщ, который переоценил свои силы и заслужил кару богини. Я извещаю тебя и Рим, что Венера ушла вместе со мною к вольскам».

Тут в народе поднялось волнение: «И богиня нас предала!» «Вот почему последнее время моления Венере бесплодны!» «Худшие времена наступают!» Настроение квиритов стало меняться не в пользу Квинта.

И тут вышел младший Аппий Клавдий с самым страшным обвинением.

— Один из лучших и любимых учеников развратителя молодёжи Квинта Гладиатора, сын почтенного плебейского семейства Гай Порций, вместо жертвы и молитвы пенатам во время нашего застолья произнёс кощунственный стих:

Всего лишь голый камень — храм, всего лишь камень — бог,

Одно и то же вещество — всё с головы до ног.

Кому же молишься ты, жрец? И что же ты познал?

Свой разум лучше сочетай с началом всех начал.

— Тем самым я утверждаю, что Квинт Гладиатор не просто молится неведомому Богу, он заодно отвергает всех римских богов и учит такому кощунству молодёжь. Он заслуживает быть сброшенным со скалы как святотатец и развратитель молодёжи. Это моё выступление в качестве обвинителя не связано с тем, что мой отец дал нерушимую клятву вражды со всем родом Гладиатора. Я отстаиваю лишь честь и достоинство Рима и его богов.

— А как ты заставил Порция рассказать этот стишок? Не выдумал ли ты его сам? — спросил Луций Альбин, вновь избранный трибуном на этот год. — Ведь он знал о вашей вражде к Гладиатору, и вряд ли стал бы с тобой пировать за одним столом.

— Сошлись вместе две компании. А дальше «Fecundi calices quem non fecere disertum!» (Кого не делали красноречивым полные кубки!) — ответил младший Аппий, но больше всего подтвердило его слова смущение Гая Порция.

Это был тяжелейший удар. Мнение плебеев тоже стало склоняться на сторону обвинителей. Но как всех подвёл Гай Порций! Ведь этот стих поэтессы-девадаси Лал Дэд можно было произносить лишь про себя в качестве замены недостойных Единого Бога молитв и обрядов! Квинт полностью собрался.

— Представьте себе ликтора диктатора, которому предлагают отдать почести жалкому привратнику. Разве это будет достойно? Человек, посвятивший себя высшему Богу, должен почитать и наместников Его в земле римской и в небесах над нею. Он должен снисходительно относиться к их слугам и рабам. Но заставлять его поклоняться рабам наместников — оскорбительно и для неведомого Бога, и для богов-олимпийцев, которым остаётся всё почитание последователя нашего Бога, оставшееся от высшей сущности. Мы потеряли богиню-предательницу. Мы приобрели помощь гораздо более могущественной силы, с которой богиня под конец пребывания в Риме уже не осмеливалась тягаться и лишь робко просила об очередном снисхождении.

Народ возликовал. А царь Аппий покачал головою и что-то записал на своих дощечках. Два консула вели себя по-разному. Марк Минуций сжал губы и готовился вынести смертный приговор. Авл Семпроний как будто наслаждался интереснейшей интеллектуальной битвой и заранее предвкушал её безвредный исход. Но оба они проголосовали за приговор, произнесённый Минуцием:

«Квинта Эбуция Фефилия Гладиатора, уличённого в том, что он забыл римских богов ради чуждого неведомого Бога, развращал молодёжь, подучая её не почитать и оскорблять римских божеств, готовил отряд заговорщиков, который может быть использован для захвата власти, сбросить со скалы. Этот приговор не направлен против неведомого Бога, которого Рим уважает и приглашает поселиться у себя. Тем, кто уже принёс обет неведомому Богу, разрешить продолжать служить ему, и для этого воздвигнуть в Риме алтарь неведомого Бога».

И тут трибуны ринулись к курульным креслам. Семпроний позволил им подняться, и первым, оттолкнув коллегу, вскочил наверх Гай Сициний:

— Консулы! Отцы-сенаторы! Народ римский! «Jus summam saepe summa malitia est». (Высшее право часто есть высшее зло). Нам только что это продемонстрировали. Благороднейшего из плебеев хотят приравнять к предателю Кориолану. Я навёл справки. Когда он был у вольсков, он убеждал их заключить прочный мир и союз с Римом, не нападать на нас, пользуясь голодом, который вызвали отцы-сенаторы. Его Волки воюют за Рим и против врагов его. А Кориолан и его грязные псы, сбежавшие за текущей сучкой, изблёвывают ложь и злобу насчёт родины своей и призывают всех подряд её уничтожить! Но в приговоре половина слов правильна. Нам необходим в Городе алтарь неведомого Бога. Поэтому я накладываю вето на смертный приговор Квинту и подтверждаю приговор о воздвижении алтаря. И я предлагаю направить Квинта послом к вольскам, чтобы противопоставить его мудрость наглости Кориолана.

Второй трибун подтвердил решение Сициния. Консулы вынуждены были согласиться. Порция и дети, ждавшие неподалёку в лохмотьях, чтобы в случае печального исхода жалобами, плачем и мольбами своими пытаться смягчить народ и судей, выскочили с радостными криками. Квинту одели на голову венок и понесли на руках к его домусу. Он ухитрился услышать, как поднявшийся с курульного кресла и тем самым переставший быть должностным лицом Аппий-старший сказал сенаторам:

— Вы смогли только «Excitare fluctus in simpulo». (Поднять бурю в стакане воды).

Обсуждавшие свой второй конфуз сенаторы решили, что им надо было назначить диктатора специально для разбора дела Квинта. Позже, по крайней мере, однажды Рим прибег к подобному решению.

А Квинт вечером вызвал всех учеников к себе в домус и беспощадно избил своим посохом Гая Порция, заодно потребовав от него очищаться целый месяц от своих глупых ошибок, которые могли очень дорого обойтись всему содружеству. Порция же сказала ему ночью:

— Очень тяжело мне отпускать тебя к сопернице. Но благо Родины и решение народа превыше всего. Желаю тебе сил и буду молить Бога Единого, чтобы Он укрепил тебя и направил бы тебя на пути, лучшие для нас всех.