Юрий Ижевчанин - Критический эксперимент 2033

До того, как отправиться к вольскам, надо было подготовиться во всех отношениях. Прежде всего, Квинт вызвал к себе Павла Канулея, приказал ему в полном вооружении направиться к Аттию Туллию и спросить его, примет ли он Квинта Гладиатора с двумя его Волками как послов римского Сената и народа и на какой срок?

— А если вольски нападут на меня, потому что я иду вооружённый?

Евгений решил, что можно пользоваться не только русским матом, но и русской мудростью, и ответил:

— «Unus vir non bellator est, nisi viator» (Один в поле не воин, а путник).

Надо также было позаботиться о римских домах, оставив в них слуг. Переселять в Рим Авлипора или Квинтипора было опасно: ведь они много чего видели и слышали на Склоне, и почти наверняка сболтнут такое, что проступок Порция покажется детской игрой. Поэтому Квинт отправился в Остию, чтобы купить у пиратов или работорговцев раба и рабыню, поженить их и поселить в римском доме. Конечно, браки между рабами не признавались римским законодательством, но Квинт твёрдо решил проводить линию, что раб — тоже человек, хоть и потерявший на время рабства собственную волю, и что рабовладелец несёт всю ответственность за раба.

Остия в тот момент была даже не гаванью, а скорее маленькой торговой площадкой. Пристани не имелось, корабли вставали на якорь в удобной бухте в устье Тибра и перевозили товары на берег на лодках. Как раз пришли три пиратских корабля, пограбивших Великую Грецию: греческие колонии в Южной Италии и Сицилии. Главной добычей были рабы. Греки имели в Риме в то время репутацию болтливых, необязательных и несерьёзных слуг, римляне предпочитали лигуров, сардов, сикулов и прочих заведомых варваров: работящих и более выносливых. Греки формально были крепки и мускулисты, поскольку свободный человек должен был заниматься спортом, но плохо переносили длительный труд и лишения, а максимум к 40 годам обычно уже становились полными развалинами. Впрочем, это могло было быть связано с тем, что греки не могли смириться с неволей, и постоянное недовольство съедало их изнутри. Даже положение вольноотпущенника их угнетало, а другие рабы смотрели на него как на полную свободу: больших прав они и дома не имели. Правда, молодых гречанок и греческих мальчиков охотно раскупали для постельных нужд. Здесь нужно сделать оговорку: суровые патриции не одобряли такие покупки своей молодёжи, что делало дальнейшую судьбу этих наложниц и наложников ещё более безнадёжной: как только они надоедали молодым хозяевам, отец семейства стремился возвратить (хотя бы частично) деньги, потраченные на безделье, и рабы попадали в лапы Лупанара. Право стать вольноотпущенником в те времена нужно было заслужить делами.

Квинт прошёл вдоль рядов нагих рабов, высматривая наиболее прилично выглядящих раба и рабыню лет под тридцать. Греческого и этрусского он не знал, поэтому предусмотрительно взял с собой Сильвия, который в человеческих языках разбирался не хуже, чем в звериных. Он прекрасно говорил по-этрусски и по-вольски, неплохо знал греческий и пунический. А какие ещё языки — Квинт мог пока только догадываться.

В криках пиратов, расхваливавших свой товар, Квинт вдруг уловил слова: «geometron» и «philosophia». Подойдя к их источнику (красномордому пирату с клочковатой бородой и без двух пальцев на левой руке), он увидел среди других рабов экземпляр, который было не стыдно назвать интеллигентом. Нагой мужчина лет тридцати с крепким телом (явно гимнастикой не пренебрегал), старающийся держаться с достоинством даже в таком положении, со спиной в рубцах от плети, видимо, за строптивость, с ясным лицом и печальными глазами, руками не белоручки, но явно больше привыкшими к стилосу, чем к молоту или плугу. Как слуга и подёнщик он был для большинства покупателей качества ниже среднего. Ремёсел он, видимо, не знал. Учителей греческого и литературы в то время в Риме ещё не покупали. Квинт начал думать, как проверить его знания без греческого языка. Переводу Сильвия в этом случае доверять не стоило. И пришла идея.

— А ну-ка, я проверю этого умника, — велел он перевести Сильвию. — Пусть он со мной отойдёт на песок пляжа, посмотрим, чего он стоит.

Хозяин не возражал.

Квинт нарисовал на песке равнобедренный треугольник и написал на обеих его сторонах букву «альфа» А. Затем он пометил один из углов и написал в нём бету В. Пленник дико взглянул на необычного варвара, который протянул ему прутик, и написал во втором угле тоже букву В. Первый тест пройден. Тогда Квинт провёл высоту и опять отдал прутик. Грек посмотрел на него с любопытством, вроде даже как-то выпрямился и написал в обоих углах при пересечении высоты с основанием букву О (прямой угол, orthos), половины основания пометил гаммами, а половины угла при вершине дельтами. Тогда Квинт нарисовал прямоугольный (насколько у него это получилось) треугольник, поставил в прямом угле букву О и нарисовал квадрат на гипотенузе. Квадрат получился корявый, и геометр не понял. Квинт написал во всех четырёх углах квадрата букву О, пометил гипотенузу буквой Н и поставил ту же букву у одной из боковых сторон квадрата. Грек просто выхватил у него прутик и нарисовал ещё два квадрата на катетах.

Теперь наступило время торговли. Квинт неожиданно для грека заругался, стёр чертежи и плюнул на несчастного, который только начал на что-то надеяться.

— Этот самонадеянный индюк мало знает и много ошибается! — произнёс Квинт тривиальное утверждение о любом человеке, но оно было воспринято как оценка квалификации несчастного Гигия (так звали грека).

После такого Квинт по дешёвке купил жалкого плачущего Гигия. Но это было незапланированное приобретение. На роль домоправителя философ и геометр явно не годился. Его место было на Склоне. Пришлось купить ещё раба и рабыню средних лет. К их удовольствию, Квинт сразу объявил им, что они будут жить как муж и жена в его доме в Городе и следить там за порядком. Работа нетрудная, и «личная жизнь устроилась». Так что в доме появилась супружеская пара домоправителей: Эпихарис и Алфея.

Сразу по возвращении в Город Квинт собрал Волков и при них, прикоснувшись палочкой и произнеся соответствующую юридическую формулу, отпустил на свободу Гигия, который стал теперь Квинт Гладиатор Гигий.

Тот искренне недоумевал, почему хозяин с ним так: то обращается с уважением, то вдруг плюнул и обвинил в невежестве? Всё понявший Сильвий объяснил греку, зачем Квинт разыгрывал эту сцену в Остии.

А Квинт, после того, как Гигий немного успокоился (вольноотпущенничество ведь намного лучше рабства), через Сильвия объяснил ему, что римляне нерушимо соблюдают клятвы, и взял с него клятву жить на Склоне, никому вне Склона не рассказывать, что там происходит, без прямого разрешения Квинта либо Сильвия, учить тех из Волков и детишек-учеников Сильвия, кто пожелает, греческому языку и геометрии и не учить философии никого, кроме тех, на кого явно укажет лично Квинт.