Владимир Поселягин - Офицер. Слово чести [litres]

Огладив правую сторону груди, я только вздохнул. А ведь доктор был прав, рёбра ещё долго будут давать о себе знать. Всего месяц прошёл с ранения, а рёбра всё не проходят. Впрочем, гипс сняли только два дня назад. И я ещё осторожно хожу, с тугой повязкой, и чувствую себя несколько непривычно. Это как у черепахи панцирь отобрать. Что-то не так, защиты нет. Умом понимаю, что это бзик такой, а всё никак от него не отделаюсь. Ничего, со временем пройдёт. В больнице меня задержали еще на сутки, чтобы пронаблюдать за моим состоянием. После чего разрешили переехать домой к Волковым. Больнице это тоже выгодно, койка освободится.

Этим утром я переехал. Осмотрел комнату, пока Светлана Николаевна суетилась. Между делом она сообщила, на сколько званых вечеров меня записала в ближайшие дни и сколько запланировала в своем особняке организовать. Даже как-то неловко будет сообщать, что я завтра уезжаю. Доктора я уже предупредил, мол, хочу посетить своё поместье под Казанью, тот нехотя, но разрешение дал. Заодно расспросил у него, сколько я еще на излечении буду. Оказалось, как минимум до конца лета, но и это ещё не факт, мне нужно быть осторожным. В это время войдет и отпуск, его дают на долечивание.

Изучив комнату, я пришел к выводу, что этот дом я не чувствую своим, он для меня чужой. Вот квартиры в обеих столицах – России и Франции – мне свои, родные, к которым я привык, хотя и было на это выделено непозволительно мало времени.

Потом я стоял в зале и держал руки на ширине плеч, пока портной ловко снимал мерки. Светлана Николаевна собиралась заказать мне парадную фурму, чтобы я блистал на балах. А лучше два комплекта. Я лишь с терпением переносил эти мучения. Портной действовал очень осторожно, после того как у меня несколько раз появлялись болезненные гримасы, когда он касался торса. Светлана Николаевна щебетала, описывая, куда мы направимся через три дня. Это будет первый вечер, где я, по её мнению, произведу фурор. Дождавшись, когда портной закончит обсуждение, какой материал лучше использовать, и уйдёт, я поправил рубаху – на мне были свободная рубаха и брюки – и сообщил:

– Извините, мама, но, к сожалению, вынужден вас расстроить.

Давно пора было начать этот разговор.

– Что случилось, Игорь? – явно насторожилась та.

– Завтра я покидаю Москву, и до конца излечения буду отсутствовать. Вернусь, пройду медицинскую комиссию. У меня планы, которые я подготовил к исполнению, потратив, надо сказать, немалые средства, а также обязательства, которые я бы хотел выполнить.

– Так, – сказала Светлана Николаевна, которую я так и не смог признать мамой, для меня она всё же осталась чужим человеком, несмотря на все мои усилия. Вот с сёстрами и братом таких проблем не было, однако родители Игоря, хоть и были мне близки, но всё же родными я их не чувствовал, да и общение на вы, принятое в этой семье, также не способствовало сближению. – Куда ты собрался? В столицу или в своё поместье? Решил бросить родную мать? Я ведь пообещала таким людям, им отказать никак нельзя!

– Прошу прощения, матушка, вы давали обещания, не интересуясь моим мнением, – посмотрел я ей в глаза. – Давно хотел сказать об этом, но мне действительно нужно уехать. Причём по важному делу. Этим и объясняйте, почему я отбыл. Я не буду лгать, не буду увиливать или скрывать: я собрал отряд казаков и ухожу к германцам в тыл, партизанить на две недели. Тылы свои они практически не охраняют, огромное поле деятельности для пластунов, коих я в отряд набрал немало. Я потратил огромные деньги, чтобы снарядить эту группу, и не собираюсь их терять. Когда мы через неделю отбудем, вы сможете сообщить об этом. Думаю, за подобное решение видные люди Москвы простят и вас, и меня. Всё же патриотизм и долг перед Отечеством всё ещё в крови у людей.

Та бледнела, краснела, даже слезу пустила, что явно было не в её манере, но отговорить меня не смогла, я твёрдо стоял на своём. И когда вечером прибыл Михаил Антонович со службы, подключила его, и всё равно не смогли меня уговорить. Он хоть и встал на сторону жены, но и за меня болел. А чуть позже заглянул и поинтересовался, не нужна ли какая помощь. В принципе, всё уже было в Клайпеде – казаки, снаряжение; при мне только Егор и ещё двое для охраны, дядька-наставник уже в Клайпеде, он у меня зам, командует пятью десятками казаков: с сорока заказанными мною, опытными, повоевавшими, но к службе негодными по возрасту или по ранениям, прибыли их дети или внуки, от четырнадцати до шестнадцати лет, которые тоже примут участие в рейде, но как добровольцы. Они на самообеспечении, я снаряжал только тех, кого вызвал. Рассчитывали на трофеи, видимо. К тому же деды и родители хотели провести их через схватки и сражения, а так как в казачьей среде я пользовался репутацией удачливого командира, старался без потерь проводить все операции, а в рискованных случаях я просто отменял операцию, то рискнули новиков, молодёжь, с собой взять для получения боевого опыта.

Подумав, я попросил Михаила Антоновича организовать четыре билета до Клайпеды через два дня. Сам я попутными эшелонами планировал добираться, как войсковыми, так и грузовыми, всё равно без пересадок не получится. И вот отец достал билеты, пусть и с пересадкой, но в купе и на пассажирских поездах. Как он это сделал при нынешней загруженности дорог, когда билеты за месяц раскупались, не знаю, видимо нажал на какие-то рычаги, но тем не менее. Целое купе в каждом из двух поездов будет наше.

Дальше готовили отъезд. Это тоже не самое простое дело, Светлана Николаевна, видимо, решила взять меня измором, что изрядно раздражало, но у неё ничего не вышло, я был как скала. Что плохо, сестрички и братец узнали о моём отъезде, да ещё куда, и братишка возжелал отправиться со мной. Он твёрдо стоял на своём, несмотря на мой категоричный отказ. Уговорить, конечно, не смог, но плохо, что информация о том, куда я собрался, стала стремительно расходиться по Москве. Это очень хреново, секретность в семье на нуле, и германцы, если дойдёт до них эта информация, будут нас ждать. А я ведь просил никому не говорить. Матушка организовала приём, вроде как для проводов меня, и собрала на нём огромное количество разных людей – хоть так, похоже, отметилась. Тут ещё пошли гости, кто с чем: кто стремился спонсировать рейд, кто добровольцем записаться. Всё же фамилия моя на слуху, многие знали меня по статьям в начале войны, да и потом выходили, но куда реже. Ну как они не понимают, что это не армейская операция, партизаны мы, банда по сути, и мы получим почести и признание заслуг только в одном случае – если вернёмся с громкими победами, в любом другом варианте меня просто арестуют как бандита, и будут правы. Авантюра всё это. И то, что я использовал неслужебное время, выделенное на излечение, не станет оправданием. При этом я отправлялся в полной форме российского офицера при всех наградах, пусть думают, что у них регулярная армия в тылу работает.