Алекс Кейн - Дотянуться до престола [≈ Младенца на трон!] [litres]

Все вступительные действа и молитвы завершились, и теперь наступил самый ответственный момент: в спор вступили сторонники нестяжательства во главе с митрополитом Дионисием и те, кто ратовал за сохранение церковных привилегий, – местоблюститель Иона, Филарет и другие.

– Священство наше, поправ библейские заветы, о скудости жизни позабыло и прирастает богатствами ежечасно, – возмущенно говорил Дионисий. – А понеже суть православия – жить по душе достойно, о вознаграждениях и благах земных не заботясь, надобно вернуть святую церкву в исконный порядок.

– Худо сказываешь, – возмутился Иона. – Еще император Константин признал наше право на имущество. А Карфагенский собор – церковное землевладение, и тебе сие ведомо.

– Мне и иное ведомо. Сказано в Писании: ежели желаешь совершенным быть, так пойди, продай имение твое и раздай нищим. И будешь ты иметь сокровище на небесах! На огромных землях монастырских крестьяне пашут да сеют, а монахам должно жить своим трудом. Излишний доход обременяет братию негожими для иноков заботами! Надобно оставить лишь столько, сколь им требуется для пропитания!

Тут поднялся Филарет, у него за спиной вскочили еще несколько церковников. Глаза их сверкали негодованием; перекрикивая друг друга, они завопили:

– Государство московское на вере держится!

– Не будет силы у монастырей – не станется и у святой Руси!

– Коли церкви бедны, как им паству православную опекать?!

Повскакивали и сторонники Дионисия.

– Любостяжательством вы сильны! – кричал один из них.

– Законы исконные позабыли! – вторил другой.

Спор высшего духовенства охватил и задние ряды, где разместились протопопы и игумены. Они не вскакивали, не кричали, но тоже принялись излагать друг другу свою позицию и аргументы. Собор шумел, как роща на ветру.

И лишь думные бояре и окольничие во главе с Воротынским сидели молча, глядя на общую склоку кто с интересом, кто с беспокойством. Шереметев, посмотрев на Троекурова, незаметно покачал головой, тот в ответ согласно прикрыл глаза, мол, да, что делается!

Голоса спорщиков становились все громче, и вот уже то один, то другой с угрожающим видом делал шаг к противной стороне. Боясь, что ссора может перерасти в драку, Петр крикнул что есть мочи:

– Да очувствуйтесь же! Стыдно вам, отцы, ругаться да степенность терять!

Те, кто услышал это, принялись успокаивать сторонников, уговаривая их сесть. Кое-как все умолкли, но еще долго то с одной, то с другой лавки раздавалось недовольное ворчание. Со своего места неторопливо встал Воротынский, огладил бороду и укоризненно изрек:

– И вправду, что это вы, отцы, при царе-батюшке эдакую свару затеяли? Аль не видите, невместно ему, когда вы так злопыхаете?

– Верно, прости, государь, – склонил голову Иона и усмехнулся: – Об ентом лучше с патриархом порешить, как выберем такового. – Он встал и торжественно добавил: – От всего нашего православного мира предлагаем мы в сан сей митрополита Ростовского, радетеля за веру православную.

Петру сразу стало понятно коварство местоблюстителя: уж кто-кто, а Филарет никогда не даст согласия на отъем земель у церкви. Сердце его забилось: наступал самый важный момент противостояния. Если удастся поставить на патриарший престол свою кандидатуру, то и опасность церковного бунта минует. Что ж, или пан, или пропал.

– Нет, – покачал головой царь. – Я, как государь московский, желаю на патриаршество митрополита Дионисия. И, сколь Бог даст силы, пособлю ему. Патриархов Константинопольского да Иерусалимского на Русь призову.

По переполненной церкви пробежал удивленный шепоток. Сторонники Филарета дружно заворчали, а Троекуров весь подобрался, как перед прыжком.

– Да как же Дионисию патриархом-то быть? – воскликнул неугомонный Иона. Брови его сомкнулись, глаза сверкали. – Ведь то, что он сказывает, слушать неможно. Объясни ты ему, что церква без земли аки богатырь без ног.

«Ну, вот и начинается» – подумал Петр, а вслух сказал:

– Да почто же? Али вы, отцы, молиться да проповедовать без нее не сможете? Али пастве ваши богатства нужны? Не-ет, вы за свою мошну радеете, полстраны себе в имение забрали, а пользы с сего нет. Супротив сего, государству большой убыток чинится, поелику монастыри владеют землями многими, жители коих не платят податей. А мануфактуры и торговли при тех монастырях доходов в казну не приносят, пуще того – разоряют людей гостиной сотни. А ежели средь чернецов затесается вор аль тать, то свои же архиереи над ним и суд держат. Меж тем церковь не есть иное государство, и все служители Божии живут на Руси наравне с другими сословиями!

Петр, не тушуясь, твердо смотрел на церковников. Само собой, битва будет не из легких, но отступать он не собирался. Однако в эту минуту стало очевидно: если не пойти на уступки, раскол между священниками неизбежен, а это для Руси похуже будет, чем богатство монастырей. И в голове царя мгновенно сложился новый план: земли церкви оставить, но обложить такими налогами, чтобы держать их про запас стало невыгодно. Ничего, побурлят и успокоятся, а потом смекнут, что к чему, и сами от излишков откажутся.

– А посему велю монастырям с земель своих и хозяйств подать платить в казну государеву, а с той земли, что без дела простаивает, двоекратно. На Москве основать особый приказ для веданья дел духовных, а любые беззакония и неправды судить приказу Разбойному.

Он замолчал, и в церкви Успения повисла гробовая тишина.

«Затишье перед бурей».

И точно, через несколько мгновений, словно по мановению волшебной палочки, все вскочили и закричали кто во что горазд. Поднялся оглушительный шум, и до царя долетали лишь отдельные фразы:

– Видано ль дело!

– Спокон веков монастыри землей без пошлин владели!

– Негоже государевым людям церковников судить!

В спор снова вступили, поддерживая царя, Дионисий и его сторонники. Собор грозил перерасти в настоящую свару, если не раскол.

Петр встал и поднял руку. Шум понемногу улегся, крикуны опустились на лавки, и царь, гневно сверкая глазами, воскликнул:

– Чего это вы больно громкие? Аль позабыли, кто здесь самодержец?! Я для блага государственного радею, а вы лишь об своем печетесь.

И снова встал Иона, медленно и торжественно.

– Мы, батюшка Петр Федорович, ни об чем не позабыли. Да только в делах царства не узнаем государя московского. Мыслим, что ты, яко посланец Богоданный, должон быть предстателем православия и наших вековых обычаев. Видим, однако же, супротив того – церкву обижаешь и тем старый московский строй чаешь порушить.

– И я не узнаю епископа православного, – усмехнувшись, ответил юный царь. – Глазам моим больно глядеть на тебя, владыко, ибо слепит их свет каменьев на твоем облачении. То ли заповедовал нам Иисус? Богатство монастырей и священников противно христианскому духу. Не на поругание я церкву оставляю и желаю лишь ее к искони возвернуть.