Алекс Кейн - Дотянуться до престола [≈ Младенца на трон!] [litres]

– Великий государь, персидский шах Аббас шлет тебе в дар Честную Ризу Господа нашего Иисуса Христа!

Изумленно-восторженный вздох прошелестел в церкви Успения и растворился где-то под высоким куполом.

Как же ты сюды просочился-то, Яцко? – радостно воскликнул Заруцкий, обнимая высокого смуглого казака с длинными усами, в польском коротком жупане и шароварах. – Чего мокрый такой?

То был атаман войска Запорожского Яков Бородавка, только что приведший в помощь осажденному Азову несколько сот человек.

– Дык плыли, Иван Мартыныч, – засмеялся он в ответ.

– А что ж лазутчики сказывали, будто басурмане Дон выше по течению перегородили?! Цепь, мол, повесили, да с колоколами.

– Верно, есть цепь, с пясть [27] Пясть – кулак. толщиной. – Яков многозначительно потряс кулаком. – И колокола тоже. Да токмо что они нам? Мы ж аки рыбы, под водой.

– Это как же?

– Дык как… Схоронили оружья и порох по мешкам кожаным да к чреслам привязали. Нарвали камыша потолще, в рот сунули да под водой лицом к небу и плыли, а через стебли дышали. Вот токмо османцы нас, видать, заприметили, из пушки по реке пальнули. Семерых мы потеряли, да вон Степку-десятника ранило, но он дошел.

– Ну, молодцы! – восхитился Заруцкий и обернулся к стоявшим позади донцам: – Ай да подмога нам, а, братцы?

Те враз заулыбались и кинулись обнимать до нитки промокших запорожцев.

– Моим робятам обсушиться б, атаман, – кивнул на них Яцко, а Заруцкий расхохотался:

– У нас тут жарко, нехристи позаботились. Вмиг обсохнете.

Словно подтверждая его слова, над стеной со свистом пролетело пушечное ядро и ударило прямо в крышу небольшой покосившейся избы. Та с грохотом осыпалась, подняв столб пыли.

– Ступай за мной, – атаман хлопнул Бородавку по спине, – покажу тебе, как османцы нас обложили.

Вскоре они уже стояли на башне, скрываясь за высокими каменными зубьями. Впереди открывался вид на долину, где разместились лагеря противника. Тысячи разноцветных шатров заслоняли Дон, их бесконечные ряды уходили за горизонт. Между ними сновали люди: янычары в шароварах, коротких куртках и ускюфах [28] Ускюф – головной убор янычар, белый колпак со свисающим сзади куском ткани. , офицеры в тюрбанах и длинных богатых одеждах, похожих на ферязь, наемники в европейских костюмах. Время от времени они оглядывались на Азов и что-то показывали друг другу. Почти через весь лагерь протянулась насыпная гора, на которой копошились тысячи рабочих.

– Вон, гляди, – Иван вытянул руку в сторону реки, – то войско Мурад-паши. А там – полковник Мустафа. Со стороны моря – Селим-паша подпирает. Обложил нас султан Ахмед, аки зверя в норе.

– Да-а, силушка немалая, – покачал головой Яков, разглядывая раскинувшуюся перед ним картину.

– По переписи боевых людей тыщ сорок, да с ними поморяне и кафинцы, да мужики черные, кои по сю сторону моря собраны с Ногайской Орды на наше погребение. Вон там вот, на бережку Скопинки…

– Крымчаки, – перебил Бородавка, нахмурившись. – Я этих супостатов с закрытыми очами распознаю, немало они кровушки казацкой попили.

– Верно сказываешь. То сам Крым-Гирей с татарской ордой пришел. А горских князей да черкесов из Кабарды сколь, у-у-у… Да еще немецкие люди, ведающие взятие городов да всякие хитрости по подкопам и приступам. Все хотят себе славу добыть, а нам укоризну вечную.

– Тяжко, поди? – осторожно спросил Бородавка.

– Да куды там, совсем нас басурмане замучили, спасу нет. Поначалу-то, как они пришли, прислали к нам янычарского полковника с толмачами. Сказывал он, мол, обидели мы царя турецкого, прогневали, взяли евонную любимую вотчину, да опричь того, отделили его османские владенья от всей орды Крымской, а ему-де сие невместно, ибо орда им оборона. Что он там еще баял-то? – обратился Заруцкий к юному казачку, волочащему на стену мешок с порохом.

– Дык просил нас в ночь уйти, не помешкав, Иван Мартыныч, – отдуваясь, ответил тот. – Хоть со сребром да златом, хоть с оружием – мол, на все согласные, лишь бы мы ушли. А от царя московского, дескать, выручки не ждите, не будет ее, ибо не ценит он вас. И коли б захотели мы, сказывал, так к султану могли б пойти в службу вечную, и он одарил бы нас платьем с золотым шитьем да талерами, и все люди его нам бы, казакам, кланялись в государевом Царьграде.

– Ага, – кивнул Иван. – Токмо мы над ним посмеялись, Яцко, да ответствовали, что у нас по сю пору никто зипунов даром не захватывал. Пущай-де он, турецкий царь, возьмет нас в Азове-городе приступом, а величие его, собаки смрадной, нам без разницы. А коли нас здесь всех до единого изведет, так ведь не опустеет Дон от казачества – на отмщение наше придут иные молодцы.

– Любо! – воскликнул Яков. – Он, поди, такой-то удали и не видывал!

– А как они укрепились, – вмешался юный казачок, которому, видимо, было лестно запросто поболтать с двумя атаманами, – шатры поставили да палатки, так и принялись стрелять целый день да ночь. Огонь, грохот – как есть гроза небесная. Дыму было столько, что и солнышка не видать, только червленый кружок. Церковь Предтеченскую, гля, почти разрушили, осталась лишь Николина, вон, за пригорком. Потом набаты загремели, трубы, барабаны – и на приступ пошли. Я такого никогда и не видывал!

Заруцкий нетерпеливо дернул плечом.

– Ступай-ка, братец, куда шел, – скомандовал он и снова повернулся к Бородавке: – А было их тыщ двадцать пять. Пищали у всех длинные, с пальниками, на головах янычарские шишаки блестят, флаги да прапоры [29] Прапор – небольшое знамя с длинными хвостами, штандарт. развеваются. Подошли, стали стены рубить, а иные по лестницам полезли. С их стороны пальба, с нашей… Дыму, Яцко, было столько, что мы – поверишь ли? – друг друга видеть не могли.

Очередное ядро с грохотом влетело в стену. Она слегка задрожала, и Заруцкий махнул рукой:

– Давай-ка вниз, не то пришибут тут за милую душу. А вообще нынче тихо, видать, замыслили они чего.

– Ясно чего, – идя за донцом, бросил Яков, – накидают вон ту насыпь выше крепости, поставят пушки и будут сверху вниз нас, аки дитев, расстреливать.

Спустившись по лестнице, Иван направился в сторону небольшой избенки, наполовину врытой в землю, и продолжал:

– В первый раз они до самой ночи приступали. Убили мы тогда тыщ шесть янычар ихних, но и наших полегло немало… А утрась собаки поганые шлют толмачей, просят, мол, дайте тела собрать, а мы вам за каждого павшего янычара по золотому червонцу да по сто талеров за полковника. Да токмо мы не жуки-могильщики, мертвечиной не питаемся. Собрали они трупы, закопали во рве глубоком да знаки какие-то поставили с надписями своими.

– Иван Мартыныч! – К Заруцкому подскочил высоченный загорелый казак. – Косматый помер.