В. Бирюк - Герцогиня

"Секс вчетвером": жеребец под седлом чуть взлетает на каждом своём скоке, "жеребун" в седле напрягается, "держится задницей", влипает в седло. А дама "вспархивает". На долю секунды зависая в верхней точке конячей траектории. Затем конь возвращается. На землю. А дама — куда ей и положено. По геометрии. А Исаак — работает. Тот самый. Своими законами.

Эффективные у меня нынче подсоблятники: два женских аха на каждом конском шаге.

Я чуть прижимаю каблуками конские бока и умный Сивка, прибрав на время свою лень, разгоняется. Всё длиннее шаг, выше подскок, резче толчок. Женщина уже бьётся в моих руках. Уже, поймав темп начавшегося галопа, движется навстречу, усиливая ощущения контакта, ритмично, в темпе скока, кричит. Всё громче, всё чувственнее. От восторга. От степи, коня, меня. От себя. От чувств. В себе — о себе, в себе — о мире вокруг.

Круто. "И пропотел" А ветер сразу высушил.

Она снова плачет.

— Я сделал тебе больно?

— Нет… просто… я же могла всю жизнь прожить и никогда такого…! Не увидеть, не узнать… тебя… Теперь… можно умереть. Всё равно, лучше уже…

Явная склонность к суициду. Довольно типичный результат средневековья вообще и женской святорусской жизни — в частности. И как бы это… придавить?

— Ты по небу летала?

Полное изумление. Слёзки высохли, глазки выпучились.

— А… но… по небу только птицы и ангелы. А мы же…

— Чем мы хуже? Не торопись умирать. Ты ещё многого не попробовала.

Снова город. Покос. Что княгиня не умеет литовкой работать — нормально. На "Святой Руси" никто не умеет. Но она и граблями не может. "Страшно далеки они от народа" — про аристократов, хоть и не здешних.

Здесь она девушкой. Рубашонка, передничек, платочек. Очередная новенькая служаночка при дворе Воеводы. Полевой стан, тяжёлый труд на жаре. Напрягайся. Весь день, тысячи раз. Поворачиваясь или подтягивая к себе — граблями, втыкая или "беря на пупок" — вилами.

Одновременно с физкультурой — психология. Разные люди с разными манерами. На покос я вывожу под сотню душ. Четверть — женщины. Мужские и женские компании инстинктивно разделяются. По технологии, по интересам, по проблемам. В каждой идёт общение. Неформализованное. Никто не знает, что она княгиня. А уж тем более — грядущая "Герцогиня Саксонская". Все равны. Неравенство "голое", чисто психофизическое, не замутнённое социальными статусами. Что ты есть? Эз из? Бабы болтают о себе, о детях, о болячках, о мужиках. Выстраивается иерархия: кого — слушают, кого — гнобят. Вспыхивает ссоры, формируются коалиции, раскручиваются интриги. В отличие от аристократов, простолюдины, при реализации своих интриг, не часто убивают друг друга, не отнимают владения, не посылают людей толпами в бой на смерть. Такой… "тренировочный режим": типажи — есть, проявления — есть. Но — не смертельно.

Смотри, примечай, думай. Ты увидишь сходных. В другой одежде, с другим языком, границами допустимого, с иными декларируемыми целями. Но глубоко внутри у каждого — такое же, как отсюда, с покоса.

Взгляд со стороны народной. Откуда она никогда не только не смотрела, даже не задумывалась. О том, например, что обязательная для аристократки процедура раздачи милостыни, сопровождаемая благодарением, умилением, припаданиями и восхвалениями перед лицом дающей, часто сменяется злобным шипением в спину, завистью, общим озлоблением.

— Одна там… сказывала, что поп ей каравай подал, а она у него курицу утащила. И в колодец нагадила! Господине, это ж грех!

— Да. Но люди не ценят полученное даром. И презирают, насмехаются над подающим. У меня бесплатно только могилы.

Надо ей столько рассказать! Показать, научить.

"Научить человека нельзя. Он всегда учится сам. Но ему можно помочь".

Время. Времени нет.

Покос для меня и отдых, и работа. Элемент формирования "кадрового резерва". Две трети людей попадают сюда в первый раз. Я смотрю на них, они смотрят на меня. Все делают выводы. Ростислава — свои. Обо мне, о людях, о себе.

— Ты чего такая довольная?

— А ко мне сегодня парень приставал! Вот! Ты тут с мужиками всё разговоры разговариваешь, на меня не глядишь. Смотри, Воевода, уведут.

Шутит. Но радует: приступы паники при общении с мужским полом, прошли. После опыта замужества, после стриптиза перед "павианами" в моих подземельях, после молчаливых слёз в ладони Салмана. Она снова способна принимать "знаки внимания". Без ужаса и рвоты. Пытается кокетничать. Уже не только со мной. Уроки Цыбы дали некоторую технологическую основу, общение с товарками — оттенки эмоций.

Хорошее дело, хорошее время. Но мало. Пора в город.

В городе Софочка. В который раз я пожалел о том, что она не сгорела в Москве.

Возвращённая во дворец в качестве прислужницы при своей дочке, она начала "выходить из тени". Сперва услужливостью, после — советами, она вновь "всплывает" в обществе. И, элегантно стравив Цыбу и Гапу, принялась обеим "душевно сочувствовать".

"Повязать косами" — русское народное выражение.

"Обезьяна сидит на пальме и смотрит как внизу дерутся тигры" — выражение китайское.

Мирить повздоривших дам — занятие противное и бесполезное. На всунувшуюся "с добрыми пожеланиями, исключительно от чистого сердца" Софью я рявкнул в раздражении. И получил неожиданный наезд в ответ. По теме: как я бессердечно мучаю ребёнка. Особенное возмущение вызвал покос.

— Ты её как смердячку какую! В чёрном теле держишь! Она ж, бедненькая, аж загорела! Будто чернавка какая безродная!

З-змеюка! Уловила мою привязанность к её дочке и принялась дёргать за эту ниточку. Исключительно из благих побуждений, от материнской заботы о бедной девочке.

Я психанул. Остыл. И понял: пора объяснять дамам мой план. Добиться их полного, искреннего, душевного согласия. Форсировать подготовку каравана: как бы не была приятна для меня Ростислава, но дальше тянуть времени нет.

Э-х… А как хорошо было…

Говорить нужно одновременно с обеими. "Очная ставка". Я велел позвать дочь с матерью к себе. В баню. Для катарсиса. Заодно и помоемся.

…

Наконец, вернулись из парилки, чему-то хихикая, мои дамы. Чистенькие, намытые, завёрнутые в большие белые мягкие халаты, в тюрбанах из полотенец на распущенных волосах, они выглядели очень довольными, утомлёнными и домашними.

Ростишка искоса на меня поглядывала, пытаясь, видимо, уточнить мои намерения, а Софья томно потянулась, зевнула и вежливо поинтересовалась:

— Хорошо погрелись. Дальше-то чего? Мы пойдём теперь?

— Нет. Садитесь.

Мой напряжённый тон, едва прикрытый привычной вежливостью, встревожил её сразу. Ростислава непонимающе перевела глаза с матери на меня и обратно. Потом уселась рядом с матушкой. Как примерная девочка выпрямила спинку, сдвинула коленки и запахнула отвороты халата.