Антон Марахович - Азовский поход

— Пётр Лексеич, побойся бога! Эта самобранка у меня здесь одна. Это, чтож получится: — Отдай жену дяде, а сам иди к бляди! Вот когда возвертаться домой стану, тогда и оставлю её тебе. Копируй, ставь на поток и корми армию. А раньше ни-ни, самому вкусно кушать хочется.

Мы с царём вкушали настоящий "адмиральский" обед с "адмиральским чаем", а его свита в кубрике довольствовалась китайской лапшой с бульонными кубиками и квасом. Обойдутся!! Не фиг морды баловать! Я их к обеду не приглашал и не ждал.

После обеда "бомбардир Михайлов" убыл в войска, к постоянному месту службы, а мы занялись своими, сугубо буянскими делами. В эту ночь "буратин" на Полях Чудес в городе было не меньше. А ещё там происходил активный "передел имущества" в виде ишаков.

Ещё до рассвета я уже сидел в салоне "Бобика" напротив северных ворот в одном ряду с десятком полевых бронзовых пушек. После восхода солнца ворота открылись и вышел первый десяток тряпкоголовых. Различного колюще-режущего железа каждый из них нёс не менее пуда, ну а чо, коль разрешили. Гвардейцы их шустро обхлопали и пропустили в степь. Конвейер заработал. Шмонали не так уж, чтобы шибко, до трусов не раздевали. И даже если находили драгмет и ювелирку, никого не вешали, а давали крепко по шеям и дружеским пинком отправляли к горизонту. После обеда меня в машине сменил Пиндос, а я почапал в порт. С закатом городские ворота закрылись и бесплатное кино кончилось до следующего утра.

Лишь на пятый день солдаты Петра вошли в город. Вошли тихо, спокойно, без выстрелов. Ни я, ни ещё кто-либо из наших в этом не учавствовали. Кныш с десятком казачков на "Ёжике" мотался по степи, отлавливая наиболее борзых татарчат. Эдик дронами картографировал ближайшие окрестности. Капитаны капитанили, механики механичили, матросы дурковали и драили палубы. Я ловил рыбу с лодки. Было откровенно скучно. И тут рядом нарисовался Муха. За этот год он заметно подрос и обзавёлся видимыми мускулами.

— Господин, меня к тебе не пускали, но я ждал и смотрел! — неожиданно по-русски с сильным акцентом сообшил он мне. Небольшой рыбачий баркас с мачтой качался на воде в двадцати метрах. Муха сидел на вёслах во всё той же "робе", из которой он заметно вырос. За румпелем баркаса сидел, с трудом узнаваемый, балаклавский Гаврош с пристани.

" Вот тебе и все мои бодигарды во всей красе! — невольно подумалось мне.

— А, юнга! Как дела, как семья, дети, жёны? Тучнеют ли твои стада, здоровы ли собаки? — приветствовал я его. Он сперва вызверился, потом заметил, что я смеюсь и подплыл вплотную.

— Господин, стад и собак у нас нет. Жён тоже, но есть раб Никита с Руси. Он старый, дёшево продали. Теперь он учит нас русскому языку, готовит еду и смотрит за домом. А это мой слуга, Керим. Мы ловим с ним рыбу и живём возле порта. Мы ждали тебя, господин.

— Хорошо, Муха. Приходи завтра утром к пристани, где стоит наш корабль и дождись меня. Буду из тебя делать большого человека. А теперь, геть! Не пугай мне рыбу. — я как раз собирался закурить.

Ладно, перепоручу завтра бусурманчат Эдюни, пущай из них информацию качает. А после, глядишь и окрестим. Пригодятся для чего-нибудь.

На второй день после занятия Кафы нарисовался царь с несколькими сундуками:

— Князь, твоя доля с города, позже ещё подвезут из Керчи и Еникале. Здесь только золото, серебро и украшения, для тебя отобрали лутшие, я сам проследил. Если тебя ещё что интересует, ты только скажи.

— Царь-батюшка, за сундуки, конешно, спасибо, а меня интересуют только молодые девки и дети пробывшие в плену не более месяца-двух, а всё остальное можешь оставить себе.

— Ну и что ты теперь намерен делать, твоё Сиятельство? — выжидательно уставился на меня Величество.

— Ну, хочу ещё с Гиреями встретиться. Попугать их немножко, чтоб не шибко залупались на тебя и твоё войско тута, пока меня не будет. — протянул я задумчиво. — Ты как? Сдюжишь керченский полуостров с этими городами до будущей весны удержать?

— В Еникале ставлю гарнизон в полторы тысячи штыков и тысячу казаков. В Керчь четыре тысячи и две тыщи конницы. Сюда десять тысяч гвардейцев со стрельцами да три тысячи драгун, да три казаков. Припасов тут у них самих заготовленно на год, да и к осени ещё из Москвы подвезут. Весь мореходный флот здесь оставлю, экипажами догружу, будем до зимы учить-натаскивать их. Ежели султан свою армаду сюда не пришлёт, то от татарвей и местных янычар вполне отобьёмся. Ещё я думаю в Еникале всех пленных турок, которые на обмен, согнать и с Тамани тоже перевезти, колодцев там хватает, а нет — так ещё поблизости нароют. Зато охранять их легче будет. — зарассуждал Лексеич.

— Ты главное, Петя, "мирное население" в городах-крепостях хорошенько почисть. Всех явных и скрытых мусульман без разговоров вон или в море, греков, армян и протчих разных сочувствующих через частый гребешок просей, чтоб не ударили в ненужный момент в спину, ну и выдавливай их потихоньку из Крыма. Нехер им здесь делать. Я тебе здесь до будущего года "Осётра" с командой со всем вооружением и техникой оставлю. Он любую армаду на тряпочки порвёт. Назад заберу только свою галеру с командой, детишками и девками.

Царская морда расплылась в два раза вширь. Мы хряпнули с ней по стаканчику Метаксы и она умела по своим царским делам.

Тем временем братка Мыкола отловил с десяток татарвей разного звания и достоинства, и я направился на встречу с ними. Ордынцы все были более-менее целыми и не шибко пораненными. Так, отсвечивали разноцветными бланшами на побитых мордах, узнаю брата Колю, но вели себя вполне прилично и очень вежливо.

— Значит так, господа людоловы! — начал я. — Вы сейчас все скачете к крымскому хану Давлет-Герею и расказываете ему о здешних скорбных делах, а ещё говорите ему, что я, Антон, князь Буянский вместе с московским царём Петром ждём его здесь неподалёку для переговоров через две недели или поллуны. Жизнь, свободу и безопасность ему и его свите гарантируем. В этом оба клятву на Святом Писании даём и целуем Крест. — я положил руку на Библию и поцеловал свой нательный крестик. — Место встречи мы через поллуны обозначим тремя дымами в степи.

Казачки взашей допинали эту гопоту до табунка татарских лошадок и оставили в покое. Через минуту о моих посланцах свидетельствовала только оседающая пыль в степи.

Две недели прошли в неге и удовольсвиях. Сбегали с Петром Алексеичем на "Осётре" вдоль крымского побережья, аж до Гезлёва. Посетили херсонесские бухты и Балаклею, непривычно безсудные. Погодка разыгралась в самую плепорцию. Дул ощутимый ветерок, но волна не поднималась до неприятных высот. И всю дорогу солнце. Море до самого горизонта было пустынно. Лишь у берега, кое-где маячили паруса рыбаков, которые завидев нас шустро выбрасывались на побережье. Пока мы занимались "смертельно-опасной" разведкой, остальные "отпетые", волонтёры и команды, свободные от вахт и нарядов, играли в футбол, курортничали и морально разлагались. Эдя с Кнышом подыскали нам лучшее место для рандеву с Гиреем. В самом узком месте перешейка, отделяющего керченский полуостров от остального Крыма, прямо напротив Кафы, нашлась довольно приличная балка с отлогими склонами шириной около полукилометра. Само то, что доктор прописал. Вот уже неделю "Иблисы", а вместе с ними и разъезды казаков, днём и ночью носились вокруг этого места, шугая и отпугивая всех возможных гиреевских лазутчиков. Поперёк балки поставили два десятка петровских полевых пушек за фашинами. По бокам от них по две роты стрелков в три шеренги с картечными мушкетами. Потом с левого фланга поставили "Тортилу", а с правого фланга оставили место для "Бобика". Дальше на вершинах склонов балки встали "Ёжики", а ещё дальше в низинках попрятались все конники царя с казаками. В трёхстах метрах от пушек по фронту замаскировали двести натяжных гранатных растяжек, а ещё дальше в хитрый разброс по полю установили сотню МОНок. Мужду всем ЭТИМ оставили хитро же замаскированный фарватер. Позиции стрелков были тоже прикрыты МОНками. А в тылу все наши миномёты и в плукилометре должны были притаиться все четыре вертолёта.