Александр Афанасьев - Врата скорби. Идем на Восток

Мэтт чуть опустил пистолет

— Кто ты такой, бача?

— Я не бача. Я Мэтью Керзон.

Мужчина был приземист, бородат, одет он был в домашнее — видимо, наспех выскочил из дома в том, в чем был.

— Что ты делаешь в моем саду, Мэтью Керзон?

— Сэр, я просто…

— Хадиджа…

Девушка проскользнула мимо парня и остановилась около отца. Тот влепил ей пощечину, от которой та упала. Мэтт снова вскинул пистолет.

— Сэр, клянусь Богом…

— Ты оскорбил стены этого дома. Попрал его гостеприимство.

— Сэр, мы ничего плохого не делали! Клянусь Богом, мы ничего плохого не делали!

Афганец хорошо говорил по-английски. Впрочем, в Арке, городском дворце Короля и одновременно — месте, где заседает Королевское правительство — другого языка не признают. Все заседания Правительства ведутся на английском.

— Пройдет много времени, прежде чем ты научишься уважать чужие традиции и обычаи, Мэтью Керзон. Ты оскорбил меня, возможно и сам того не желая. Но наш народ не сносит оскорблений — никаких — и ни от кого. Только потому, что ты не мужчина — я отпускаю тебя живым. Иди, и больше не приходи сюда.

Мэтт упрямо вскинул подбородок

— Сэр, я мужчина и британский подданный.

— Ты щенок, который скоро станет волком. Когда это произойдет — у моих сыновей появится возможность отомстить. И у тебя — появится такая возможность. А чем все это закончится — в воле одного лишь Аллаха. Теперь иди. Пусть твой отец — научит тебя, как вести себя…

— Иди… — пролепетала Хадиджа.

И Мэтт, не сгибая спины — вышел за дверь, которую перед ним открыли.

Всю обратную дорогу — уже совсем потемну, при том, что ночью ходить по афганским кварталам форменное безумие — ему казалось, что за ним следят. Но напасть — так и не решились. А у ограды особняка — его ждал садовник, мистер Джиллинг и отец с ремнем. Мэтт даже не успел спрятать пистолет…

— Полагаю, сэр, по-хорошему ничего уже не может быть решено…

Хадиджа не пришла в школу. И на следующий день. И через день. И через еще один день. А еще через день — пришел человек из посольства и сказал, что надо срочно поговорить.

Посол раскурил дурную, турецкую сигарету. Он их курил, когда было дурное настроение. Дурной табак — к дурному настроению.

Человек был начальником станции MI-5. Но Мэтт этого не знал — он ничем не был похож на барона Колтрейна. Скорее он был похож на врача, который ставит клизмы.

— Гилани подал официальную жалобу?

— Нет, но вы же знаете, как это делается. Слухи уже идут и слухи нехорошие. Он просто вынужден будет действовать, если хочет сохранить лицо. В противном случае — от него отвернется все его племя и он, скорее всего, будет убит.

— А Хадиджа!? — вырвалось у Мэтта

Начальник разведывательной станции вопросительно посмотрел на отца. Тот едва заметно кивнул

— Боюсь, молодой человек, случилась беда. В этом мире неважно, что произошло на самом деле. Важно то, что подумают люди. А позор — смывается только кровью, это закон Пуштун — Валлай.

Тринадцатилетний мальчишка побелел, сжав кулаки, а в глазах его появилось то самое выражение, которое нередко заставляет дикарей бросать оружие и бежать даже от безоружного англичанина. Выражение холодной, контролируемой ярости.

— Я их убью — сказал Мэтью Керзон чужим, хриплым голосом — клянусь Богом, я их всех убью. Вот увидите.

Посол Керзон нажал на кнопку электрического звонка. Тот неприятно протарахтел

— Никого вы не убьете, молодой человек. Клянусь Богом, я не знаю, что с вами делать. Но здесь вы не останетесь.

Скрипнула дверь, в кабинет посла вошел капитан — лейтенант В.Д. Бойер, начальник службы безопасности посольства. Служака, повидавший второе сипайское восстание — он тайком учил Мэтью Керзона стрелять, и если бы Мэтью о том рассказал — проблемы были бы и у него. Но Мэтью ничего не рассказал.

— Господин посол, сэр…

— Лично отвечаете за этого маленького негодяя. Пусть он под вашим присмотром соберет свои вещи. Потом отвезете его в аэропорт и посадите на самолет до Лондона. Супруге я телефонирую сам. Вам все понятно?

Посол Керзон не был в разводе — но вместе с леди Анной они не жили.

— Да, сэр.

— Исполняйте.

Мистера Сэмьюэла Мелроуза — повесили уже в Англии после процесса в Олд-Бейли за изнасилование и убийство мальчика-бродяжки: награда в виде пенькового галстука все же нашла своего героя. За убийство Хадиджи — никто и никогда не ответил: англичане в таких случаях пожимали плечами и говорили: что с них взять — варвары, сэр. Обеспокоенный посол Керзон, зная о том, что афганцы не перестанут мстить — отправил своего среднего сына к супруге, а та, озабоченная светской жизнью больше, чем родным сыном — к своему отцу, вице-адмиралу Ральфу Керзону, на Гибралтар. Там было скучно, намного скучнее, чем в Кабуле — потому молодой Мэтью Керзон едва дождался восемнадцати лет, чтобы записаться в Королевскую морскую пехоту. При этом — он уже был великолепным спортсменом, бегуном и пловцом. Уже в девятнадцать — он прибыл на базу ВМФ в Пуле, графство Дорсет, оказавшись одним из самых молодых добровольцев из третьего набора в морские диверсанты. Это был последний год, когда брали на испытания всех: после того, как трое погибли во время отборочного курса, вышло распоряжение, что перед морскими диверсантами необходимо прослужить не менее двух лет в Королевской морской пехоте, парашютистах, гвардии или САС. Оказалось, что морским диверсантам он подходит — жизнь в Кабуле, расположенном на высоте в несколько тысяч футов над уровнем моря — сильно увеличила объем его легких, а спорт — дал необходимую выносливость. После нечеловеческого отборочного курса в Южной Шотландии — за месяц до своего двадцатилетия Мэтью Керзон был зачислен в полк морских диверсионных сил Его Величества, возглавляемый сыном отставного Первого морского лорда, капитан-лейтенантом Джеллико, виконтом Джеллико…

— Так вы значит… все не из Метрополии… — сказал сэр Роберт

— Да, сэр. Боб — он волонтер, можно сказать, что я из метрополии — только потому что я там родился — сказал Керзон, как потом оказалось, морской диверсант был прирожденным лидером — это проблема, сэр?

— Ну, отчего же? Я сам родился в Судане, долго жил там. В метрополию являлся только за новыми назначениями.

— Понятно. Тонкая красная линия, сэр…

Тонкая красная линия…

Это был все равно, что знак «свои». Тонкая красная линия — однажды так их назвали. Британская империя — Империя, над которой не заходит солнце. И только тонкая красная линия — офицеры в красных мундирах — отделяют цивилизацию от варварства, стальной стеной стоя на границах Империи.