Александр Афанасьев - Врата скорби. Идем на Восток

Джек — ждал его на углу, одетый так же. Пистолет — был тщательно завернут в тряпки: он хранился у Джека, потому что в посольстве его было хранить опаснее. Хотя достал его Мэтью.

— Ну, что?

Мэтт показал свое богатство

— Двигаем.

— Туда же?

— Ага.

Они побежали по улице. Британский квартал был отделен от основного города, но если все было спокойно — не охранялся войсками. В заборе, который теоретически был должен защищать англичан на чужой земле — были дыры, и пацаны знали их все…

Протиснувшись в одну из таких дыр — они сбежали с невысокого холма к дороге и, перебежав ее — оказались совсем в другом мире. Кабул, столица королевства Афганистан — был одним из самых загадочных городов на земле. Построенный в окружении громадных гор, видя которых ощущаешь себя муравьем, на такой высоте, на которой непривычный человек начинает задыхаться, этот город был центром двух цивилизаций — фарсиязычной персидской — а на дари (диалекте фарси) говорила большая часть города — и пуштуязычной пуштунской. Пуштуны — один из самых диких, непокоренных и интересных народов на земле, они одни из немногих, кто может похвастаться победами над англичанами. Много лет назад — они вырезали британский экспедиционный корпус до последнего… хотя нет, они оставили в живых одного человека, чтобы тот мог дойти и все рассказать.

Еще не стемнело. Мальчишки, уже обвыкшиеся в Кабуле — бежали мимо верблюдов, ослов и мулов, мимо фыркающих изношенными дизелями машин, мимо торговцев и нищих, мимо караванщиков и дуканщиков. Никто не обращал на них внимания — и они не обращали внимания ни на кого. Пахло пылью и гарью от кизяков. Дрова здесь были редкостью, их продавали на вес и топили в основном засохшим пометом.

Петляя только им известным маршрутом — они спустились в овражек. Он был им хорошо знаком, кустарник — защищал от посторонних глаз. Джек сразу начал собирать хворост для костерка, а Мэтью — строгать скаутским ножом ветку, чтобы держать на ней кастрюльку с расплавленным свинцом. Процесс они знали чисто теоретически, кипящим свинцом можно было обвариться до кости — но это их не останавливало.

— Мэтт…

— А?

— А что у тебя с этой…

— Чего?!!

— Ну там… Ты знаешь. Она мусульманка, да? Вы уже целовались? Э, ты чо?!

Джек потер плечо

— Заткнись.

— Ну, ладно…

Они собрали крохотный, почти бездымный костерок, примерно такой, какие разжигают пастухи на горных склонах. Положили свинец в кастрюльку и поставили ее над костерком. Джек держал свинец, и Мэтью — щелкал пулелейкой. Пулелейка была старого образца, как на дуэльных пистолетах. Можно было отлить сразу две пули.

— Мэтт…

— Ну, чего?

— А ты правда… ну на уроке истории… ты правда думаешь, что русские были правы, а?

Мэтью покровительственно глянул на своего друга.

— Русские не были правы. Русские победили. Теперь они сидят там, а мы — здесь.

— Но это же… бесчестно. Надевать чужую форму…

— Ну и что. Главное — побить их. Я такой ошибки как Китченер не сделаю.

Джек подумал. Потом заключил

— Милли тебя живьем съест. Оставит на второй год.

— Пусть попробует. Он трус.

Свинец плавился быстро, серебристое озерцо уже кипело на дне кастрюльки.

— Готово?

— Наверное, да. Давай, лей. Подожди…

Мэтт огляделся, затем расчистил ладонью место на земле.

— Чтобы свинец собирать. Давай.

Джек начал лить. Затем — они дули на пули, раскрывали пулелейку и лили снова. Затем снова лили. Просто удивительно, как не обожглись и не опрокинули свинец на себя — но теперь у них было шесть пуль.

Дальше они начали снаряжать пистолет. Мерок пороха у них не было, поэтому — насыпали на глаз. Затем — пытались засунуть в ствол еще теплые пули. Они не влезли — и потому пришлось строгать их ножами, срезая лишнее. Слава Богу, получилось…

— Не так.

— Почему?

Мэтт сделал многозначительное лицо.

— Надо запыжить. Пыж. Как в ружье.

Попытались достать пули. И не смогли. Решили, что сойдет и так. Вопрос был в том, кто будет испытывать — жажда сделать что-то из рук вон выходящее уравновешивалась отчетливым пониманием опасности. Как и все пацаны, живущие на самом краю Империи — они прекрасно знали, что такое огнестрельное оружие и понимали его опасность.

Джек, которому было милостиво уступлено право быть первооткрывателем — повертел в руках тяжелый, заряженный пистолет…

— Не, давай ты…

Мэтт принял пистолет. Он был приятно тяжелым — это было первое оружие, которое у него было. Мелькнула мысль — как он будет объясняться с отцом, если что-то случится. А потом — он решительно вытянул руку в сторону куста и нажал спуск.

Бабахнуло. Рвануло руку, да так, что он испуганно дернул ею. Облако плотного, вонючего, белого дыма закрыло руку и мишень и было сначала непонятно, что вообще произошло. Потом — дым стал немного рассеиваться, и стало понятно, что рука — на месте, хоть и болит. И пистолет — на месте, его даже не разорвало. И…

— Давай теперь я…

— Зелен виноград.

— Чего?!

— Сейчас еще раз я. А потом ты.

Про себя Мэтт отметил, что потом то — все смелые. А вот с самого начала…

Мэтт прицелился — но опустил пистолет. Надо во что-то… в кусты не очень видно. Во что-то такое…

— Слепи ком земли.

— Чего?

— Ком земли. Давай, нужна мишень.

— А чо я то… — заныл Джек, но отправился исполнять поручение. И тут — они услышали тяжелый топот, дыхание. Мэтт развернулся — и увидел афганского полицейского, кудлатого и бородатого. Чисто инстинктивно — он вскинул пистолет.

— Ай, шайтан! — полицейский исчез

— Бежим! — крикнул Джек — атас!

И бросился бежать вдоль по овражку. Мэтт прикинул, подхватил пулелейку — и припустил в обратную сторону, с хряском продираясь через кусты.

Делать было особенно нечего. Уже в одиночку — Мэтт пошлялся по близлежащим кабульским улицам, не заходя далеко в афганский квартал и засунув пистолет на пояс — как бандит. Сверху — он прикрыл его рубашкой навыпуск. Сначала — он старался не смотреть на афганских полицейских — усатых, бородатых, вооруженных старыми однозарядными ружьями, переделками из Браун Бесс под унитарный патрон, который до сих пор выпускал Его Величества, Ишрапурский арсенал. Ему казалось, что те только и ждут, как ловчее схватить его. И, в конце концов, Мэтт понял, что его никто не ищет, полицейский никому не сказал. Он просто испугался. И не выполнил свой долг.

Он положил руку на рукоять пистолета, чтобы вспомнить, как это было. Рука болела до сих пор… но это все еще была приятная боль… боль мужчины. Он вспомнил испуганные, растерянные глаза афганца под чалмой, которую афганские полицейские носили вместо фуражки. Да, он испугался. И сразу забыл про свой долг, про свою форму и то ради чего он ее носил. Испугался его — юнца.