Роман Тюрин - Скрамасакс

У Золотых ворот наблюдалось столпотворение. Народ направлялся в город Мономаха — на торжище, для этого надо было пересечь Новый город, пройти через Торговые ворота, затем взять левее и попадёшь на ярмарку. А если идти не сворачивая, то упрёшься в Ивановские ворота, за ними уже Ветчаной город, где раньше, как мне поведал учитель пока мы толкались на въезде, собиралось вече.

Владимир раскинулся меж Лыбедью да Клязьмой, так что с севера, юга и востока он был под надёжной водной защитой. Это в моём времени Клязьма обмелела, а Лыбедь течёт по трубам, здесь же обе реки — полноводные и судоходные.

По вершине опоясавших город высоченных валов струилась пробитая узкими бойницами кирпичная стена, которую поддерживали аккуратные, будто игрушечные, башенки.

Родной город мне всегда был по душе, сейчас же, глядя на прямую, как стрела улицу, он вызвал ещё большее уважение. Замощённая большими дубовыми плашками дорога имела вид прямо сказать — монументальный.

"Может, слово брусчатка образовалось от слова брус?.." — промелькнула мысль, и внимание перепрыгнуло с лингвистики на дома горожан. Те были почти точь в точь старинные постройки из моего будущего, единственное отличие — сплошь деревянные, на контрасте с бревенчатыми стенами, многочисленные белокаменные красавцы — храмы смотрелись ещё великолепней — как не от мира сего.

Медленно двигаясь в веренице телег, сидя верхом на трофейном добре, наша троица въехала в город Мономаха. По правую руку находились стены детинца, из-за них величаво взмывали соборы. Мы, повинуясь людскому потоку, повернули налево и устремились в сторону Серебряных ворот.

Рынок располагался близ городской стены. На встречу, от Юрьев-Польского, так же струился ручеёк повозок, но он был гораздо меньше чем наш. Добравшись до площади, мы осознали что опоздали — наиболее жирные места оказались уже заняты конкурентами, и телегу нам удалось припарковать только на самом краю ярмарки. Народ торговал прямо с колёс, как в лихие девяностые — с капотов машин, определённо, мне всё это действие напомнило первые стихийные рынки, возникшие на развалинах СССР во времена правления Бориса. Чуть в стороне ютились стационарные постройки местных барыг, но основное действие намечалось, как я понял, именно в рядах телег.

Не успели мы толком расставиться, как к нам подошёл вчерашний дьячок. Тот в компании с двумя всё теми же стражниками собирал с торгашей мзду. Взяв плату за место в две медных монеты, он пристально глядя в глаза, жутко заинтриговав, проронил:

— Как закончится рынок — не уходи. Придут люди — пойдёшь с ними в детинец, у воеводы появились вопросы. Уж больно у тебя интересные кони, мил человек…

— Что за дела?.. не поделишься ли информацией?.. — глядя на удаляющуюся троицу, спрашиваю ухмыляющегося деда.

— А ты что же подумал, старик не умеет торговаться и не ведает цен?.. — ворчит Прохор, подразумевая вчерашний инцидент. — Один из коней принадлежал Касиму, лошадка элитная, таких в наших краях если и есть, то крайне мало. Поэтому я и хотел побыстрей её сбагрить — дабы не светиться и не отвечать на вопросы, а ты оказался настолько жаден, что всё испортил.

— Знаешь, какой скандал мне устроила жаба, да и при чём тут какой-то татарин? — не понимая претензий, вступаю в полемику.

— При том… — Касим этот, целым ханством владел, пока наш Аника его не пришил, а Гришка в воеводах у того значился.

— Малец же говорил, что убиенный татарин к Касимовскому хану не имеет ни малейшего отношения… — поражённо выдыхаю, глядя на потупившего взор Аникея.

— Хек… — красноречиво крякает старик и продолжает шишиться в телеге.

— Значит — не показалось, что со вчерашнего за мной следят какие-то мутные типы, выходит — пасут, чтоб не убёг.

— Я тоже заметил, — бурчит в бороду дед, — Надо подумать, что говорить воеводе…

— Да… дела, становится всё интересней и интересней: "То, что мальчишка солгал — это понятно, зная положение Касима, я, скорее всего, воздержался бы от нападения, и отец пацана, остался бы без отмщения. Только, как же теперь отбрехаться? По-любому придётся врать. Да и вопросов прибавилось, например — что хан делал в лесу?.. Его участие в мелких набегах, можно понять, это как охота — развлечение от скуки. А вот, без войска, в глухомани, мягко сказать — интригует…"

Тут, мои думы прервал голос учителя:

— Ну, что стоишь истуканом, иди, погуляй, а то опять всю торговлю испортишь.

Бесцельно побродив по рынку, потолкаясь в сутолоке, выныриваю из гомонящей толпы и направляюсь в детинец — возникло желание поближе рассмотреть знаменитые соборы. Успенский хоть и находился за стенами, однако, проход к нему был свободен, путь же к Дмитриевскому преграждали окованные медью ворота с недремлющими стражниками — простым смертным доступ к нему, как загодя поведал старик, открывают только по определённым дням да большим праздникам.

У Успенского, привычной для меня колокольни — ещё нет. Помогая управляться с большим колоколом своему товарищу Николаю, служившему звонарём при храме, на ней я бывал — и не раз.

Здесь же деревянная звонница возвышалась недалеко от входа, и колокола её раскачивали длинными верёвками — прямо с земли. Снаружи здание собора, неожиданно для меня, оказалось расписано яркими библейскими сюжетами, сверкали белизной лишь барабаны куполов. Не рассчитывая увидеть такой красоты, я долго таращился на дивную работу неизвестных художников.

Зайдя внутрь, был вновь поражён, на этот раз, величием древнего иконостаса кисти Андрея Рублёва, до нашего времени он не сохранился и в двадцать первом веке все видели лишь позднейшую замену его в стиле рококо.

Выйдя из невольного оцепенения, я приложился к мощам святых — Александра Невского ещё не перевезли в Петербург, да и города такого здесь, в общем-то, даже в проекте не было. Поставив свечки, застыл возле списка Пресвятой Богородицы — сама чудотворная уже пребывала в Москве, отдав икону на время, владимирцы её больше не видели. Задумавшись об этом, я незаметно впал в изменённое состояние.

Храм, наполнившись светом, заиграл неземными цветами — от каждого образа шёл мощный поток, видимый мной, как вырывающиеся из глубины написанных ликов протуберанцы сияния: "Вот, оказывается, каков истинный облик намоленных икон".

Шла служба, царские врата распахнулись и блеск, исходящий с престола, вмиг наполнил собор. Я пребывал на небесах — мне ещё никогда не было так хорошо. Душа жадно вбирала неземное сиянье, я точно парил, мне, правда, казалось, что ноги оторвались от поверхности пола. Врата закрылись — наваждение пропало. Внезапно, возникло желание не ждать от воеводы посыльных, а прямо сейчас идти к тому на разговор.