Владислав Савин - Зеркало грядущего [litres]

– Тем более, Иван Антонович, вы поймите, насколько трудную задачу мы взялись решить! – ответила Анна. – Изменить то, что случится через полвека, это даже не нейрохирургия, через нос опухоль в мозгу вырезать, а что-то совсем запредельное. Но мы должны справиться – и на вашу Книгу рассчитываем как на один из инструментов. И поскольку теперь вы один из нас, то между нами не должно быть никаких недопониманий, а тем более несогласия. Вы понимаете, что мы все сейчас в одной лодке, которая уже меньше чем через сорок лет грозит утонуть? И нам далеко не все равно, в каком мире будут жить наши дети и внуки – в том, где подрастающее поколение мечтает стать бандитами и валютными проститутками, потому что быть ученым, инженером, педагогом «непрестижно»? Или все-таки в том, где будет обновленный Советский Союз, со всеми его достоинствами, и лишенный недостатков? Что вы хотите увидеть здесь в девяносто первом – а ведь вполне можете дожить, я так рассчитываю. Коммунизм или капитализм?

– Вопрос риторический, Анна Петровна, – усмехнулся Ефремов. – Хорошо, я введу некоторые дополнения, которые ясно дадут понять читателям, что мир «Андромеды» невозможно построить «стремительным скачком», а необходима для этого долгая и кропотливая работа по подготовке общества. Насчет того, чтобы убрать не понравившееся вам общественное воспитание вообще, то, боюсь, это уже невозможно, и дело тут вовсе не в стремлении к полной свободе творчества. Просто слишком многое надо будет тогда менять во всей книге – одно изменение основополагающей детали общества несомненно потянет за собой другие перемены в сюжете, так что придется переписывать значительную часть книги, и у меня нет уверенности, что после этой масштабной правки она действительно станет лучше. Но, как я уже пообещал, расставание с родителями и начало этого нового воспитания я постараюсь отодвинуть на более поздний срок, для соответствия вашим новым данным.

– Масштабно править не надо, – подытожил Сталин. – Внесите те небольшие дополнения, о которых вы упомянули, товарищ Ефремов, и этого будет достаточно. Например, что совершенно не обязательно забирать детей от матерей в год возраста, можно и попозже. Главную книгу коммунизма писать нужно искренне и по своему убеждению. Никто вам приказывать не будет – как уже небезызвестному вам Солженицыну, например.

И взглянул на Анну. Та ответила:

– А со сволочью и предателем нельзя иначе. И по моему пониманию, враг, снявший маску, менее опасен, чем тот, кто прикидывается своим. Но это другая история, Иван Антонович, к нашему обсуждению отношения не имеет. Если вам интересно, после вам расскажу.

– Конечно, будет интересно. Подумать только, что в мире «Рассвета» и я в начале 70-х считал, что он порядочный смелый человек и за ним правда… Впрочем, как понимаю, тогда он еще не успел показать себя во всей красе и многих так же сумел обмануть, прикидываясь борцом за справедливость. Но да – это, разумеется, тема для другого разговора… И впредь, товарищи, хотелось бы, если вы с чем-то не согласны, обсуждать это так же, как в этот раз, и обсуждать аргументированно. Ну а я – сделаю все, что от меня зависит. И все ж не хотел бы уходить из науки – как это там случилось.

Там, насколько Иван Антонович успел прочесть в своей же биографии, он после своего длительного отпуска по временной инвалидности просто не смог вернуться в ПИН в конце пятидесятых – все подходящие места оказались заняты, да и не нужен он оказался там многим новым сотрудникам и руководителям. И Орлов, несмотря на дружбу, оказался заложником ситуации, уже не смог ни на что повлиять… Здесь же в науке положение иное. После реформ – адмирал Лазарев сказал, «по примеру флота, где командир занят тактикой, а для рутины на корабле старпом есть». Первыми были, как ни странно, медики – впрочем, там часто бывало, что профессора уровня Вишневского сутками не отходили от операционного стола, и заниматься бумагами им было просто некогда – так что логичным было придать им «ассистентов-администраторов» из числа менее талантливых, но более поднаторевших в переписке. Было такое и в системе трех главных управлений (атом, ракеты, электроника) и у примкнувших к ним авиаторов – ну не дело главного конструктора мелкие бумажные вопросы, на то у него зам по администрации должен быть, а главному лишь окончательная подпись. И вот Иван Антонович с удивлением обнаружил, что по факту тоже стал такой же персоной – все бумажные проблемы за него решал или лично Орлов, или он же кому-то поручал. Что вызывало ропот иных коллег – но сказать в глаза Ефремову никто не отваживался. А сам Иван Антонович не опускался до того, чтобы убеждать, что никакой «лапы» наверху у него нет. Оказывается, была – вот она, напротив сидит.

Что в сорок восьмом было – тоже ее забота? Когда Ефремову шепнули, что в самом Президиуме АН СССР собираются рассмотреть вопрос о низком уровне теоретических работ ПИНа, по причине терпимости к разработкам западных палеонтологов, и отсутствии борьбы за развитие советского дарвинизма. Насчёт западных палеонтологов напрямую относилось к Ефремову, который ещё с довоенных времён вёл переписку с зарубежными учёными – но и всему Институту не сулило ничего хорошего (как минимум потребуют перекроить и штаты, и утвержденные планы). Но в последний момент что-то произошло – и Президиум этот вопрос даже рассматривать не стал. Зато Анна Петровна тогда сказала при очередной встрече:

– А вы работайте, Иван Антонович, пишите. И ни о чем не беспокойтесь!

И ведь он сам никогда не жаловался – не к лицу. Значит, был у «инквизиции» в ПИНе кто-то, оперативно докладывающий наверх? Сам Ефремов уже тогда начал о чем-то догадываться, но – товарищ Лазарева всего лишь одна из многих инструкторов ЦК, отвечающая за пропаганду, при чем тут палеонтология? А вот о работе милейшей Анны Петровны в «инквизиции» он узнал лишь совсем недавно. Когда некий доброхот из коллег (даже его имя называть Ефремов не хочет) сигнализировал о якобы имеющих место злоупотреблениях во время монгольской экспедиции и значительной финансовой растрате. Да, начальники отдельных отрядов имели на руках деньги для найма рабочих и закупок у населения, и расписок после у полуграмотных монголов было не получить, – но голословно обвинять в присвоении казенных сумм? И делу было дали ход, но тут же вмешалась Служба партийной безопасности, и оказался в итоге сам жалобщик главным виновным. И опять же, сам Ефремов ни о чем никого попросить не успел!

И надо отдать должное – без этой помощи, снявшей с него львиную долю рутины, он в изменившихся условиях (новые и куда более масштабные экспедиции и научные работы, отсутствовавшие в ТОЙ истории) уже не смог бы полноценно работать на два фронта: в рабочее время – Институт, в нерабочее – писательство. Поскольку верно Анна Петровна отметила – это требует не только полета мысли, но и сбора фактографического материала, то есть поиска в библиотеке, в архиве. Да что там библиотеки, со сколькими людьми приходилось лично разговаривать, чтобы узнать что-то, чего ни в каких книгах не найдешь! А он уже не мальчик, здоровье уже не то – хорошо, если этот целитель поможет, но все же вдруг придется выбирать? Потому и не возражал против выдвижения себя кандидатом на должность члена-корреспондента Академии наук (в том мире не прошел, но сейчас положение в советской науке совсем иное, и дело даже не в том, что у него есть поддержка наверху, просто с падением Лысенко поменялось многое в отношениях между учеными) – это не роскошь, а скорее необходимость: членкору положены и более свободный режим работы и по штату уже помощь ассистентов, и деньги тоже не помешали бы. Хотя если верить тому, что он прочел, – там он сделает выбор в пользу литературы. Но это будет лишь через несколько лет – сейчас же он к этому не готов. Да и тогда – интересно все же читать свою будущую биографию, вышедшую в серии «Жизнь замечательных людей» – его уход был в значительной степени вынужденным, и здоровье уже не позволяло тянуть два фронта сразу. А что будет здесь – если курс целительства поможет? Хватит ли сил – должно хватить. А после – посмотрим, что получится.