Владислав Савин - Зеркало грядущего [litres]

– Надеюсь, здесь вам и не придется из науки уходить, – ответил тем временем Сталин. – Что же касается Книги, то… Книга товарища Ефремова, конечно, важна, но это не все. Идеи там в основном заложены правильные, но вот воспитывать в людях нравственность и бороться с эгоистическим инстинктом нам надо уже сейчас, не дожидаясь, пока наука подготовит нам полную теоретическую базу для этого. Я ведь тоже долго думал, чего там нам не хватило, когда и как с правильного пути свернули. И кажется, нашел, и это совпадает с тем, что сам Иван Антонович утверждал – я вашу биографию тоже прочел, Иван Антонович – про то, что удовлетворить ВСЕ материальные потребности обывателя невозможно, они будут расти бесконечно, а значит, надо вместо этого поощрять развитие духовных потребностей, и про то, что если все так и пойдет, как вы наблюдали в шестидесятые годы, то в девяностые – будет взрыв безнравственности – верно вы все же, Иван Антонович, дату угадали, да еще в начале семидесятых, когда мало кому это в голову могло прийти. Да, кстати, про то, что вы меня ТАМ в контрреволюции подозревали – я тоже прочел, но не беспокойтесь, ЗДЕСЬ я и сам понял, что в чем-то был раньше не прав, и ошибки прежние свои и некоторых подчиненных стараюсь теперь исправить. Но вернемся к шестидесятым. Так что же тогда произошло, что вы в том времени наблюдали своими глазами, раз сделали ваши выводы?

А именно где-то с шестидесятых пошло главной темой книг, фильмов, песен – частная жизнь, быт, личное благополучие. А о великом – лишь в славном героическом прошлом. И началось это, как Хрущев провозгласил, что главная цель – это повышение благосостояния наших людей. Вы, товарищ Ефремов, в том времени уже все поняли, не знаю, правда, как сейчас… Вот и я размышлял, чем госкапитализм отличается от социализма. Так я скажу – сразу после революции мы все же строили именно социализм: с повышением культурного уровня трудящихся, с реальным вовлечением их в процесс управления – и парткомы, профкомы играли важную роль, не для галочки, и движение рационализаторов было. Рабочий не был винтиком – по крайней мере, мы искренне пытались сделать его не таковым, с каким успехом, с теми руководящими кадрами и на том человеческом материале – это уже вопрос другой. А Хрущев как раз и объявил госкапитализм, перевел всех в статус наемной рабсилы: ты больше работаешь, тебе больше заплатим, вот все, что от тебя требуется, а в остальное не лезь. И поначалу это работало: из бараков в «хрущевки», и телевизоры, радиолы, холодильники, пылесосы, что там еще – в каждый дом. А затем забуксовало – отчего в нашем народном хозяйстве возник структурный кризис – это вопрос отдельный, на Совете Труда и Обороны я его уже поднял, меры принимаются. Касаемо же того, что мы сейчас обсуждаем – власть перед народом свои обязательства по принятому «общественному соглашению» выполнять перестала: например, автомобили так и не стали общедоступными, и было очевидно, что улучшения благосостояния не будет даже в перспективе, а «в США по две машины в каждой семье». Вот отчего народ «перестройку» в массе и принял. Не говоря уже о том, что такая постановка цели тотально плодила обывателей: если мое благосостояние и есть высшее достижение, тогда вороватый завмаг вполне искренне мог себя считать человеком будущего. И никто не знал, не видел, а дальше-то куда идти? Когда нет высокой цели – вылезает самое мелочное, и становится главным. Вы, товарищ Лазарев, когда-то говорили мне – «единомышленники, кто ради дела и за идею, по мелкому вопросу быстро договорятся в рабочем порядке, а когда идеи нет, то за любой пустяк спорят и интригуют до неприличия». Что-то сказать хотите, дополнить?

Адмирал Лазарев кивнул.

– Так все верно, товарищ Сталин. Там я родился в семидесятом – и годы перед самым обвалом хорошо помню. «Занзибар, Занзибар», или «засыпает синий Зурбаган, а за горизонтом ураган» – песни из окон общаги Института культуры, куда мы, курсанты, к девушкам ходили. Всем было комфортно – у большинства уже отдельные квартиры, где холодильник ЗИЛ, цветной телевизор, ковры на стенах, магнитофон «Шарп» и стенка с мини-баром. Частная жизнь превыше всего – перед «перестройкой», кажется, даже политику на кухнях уже не обсуждали, а где что достать. Занзибар, Зурбаган, Арабески и Рики энд повери, «Ирония судьбы» на Новый год и завод имени Маркса или какое-нибудь НИИ или КБ, где предполагалось работать до пенсии – и всем казалось, так будет вечно. В то же время какое-то недовольство было, вроде все есть, а хочется еще чего-то. Потому и поверили Горбачу – думали, будет еще лучше, а хорошее, что есть, никуда не денется. И наслушались всяких там, кто вопил «так жить нельзя», – не зная, что эти мелкие беды раем будут вспоминаться в девяностых, всего через пять, десять лет. При том что материальный ресурс был, Союз не ломать и капиталу не сдаваться – уж если на советских остатках все воровские девяностые тянули. Главная причина была, что идеи не стало, веру потеряли. Большинство, кто без особых амбиций, в целом было довольно – но кому-то захотелось и в рокфеллеры. И обрушили все.

– Значит, мы эту идею должны народу дать, – сказал Сталин. И добавил, усмехнувшись в усы: – А отчего Книга должна быть непременно одна? Пусть будет много, хороших и разных – или на конкурсной основе. Хоть тому же Мартынову поручите, «Гость из бездны», на мой взгляд, тоже хороший потенциал имеет, если его развить. В Тайну посвящать его излишне – а разговор с ним проведите, посмотрим, что выйдет. А может, и еще найдете кандидатуры.

Снова взглянул на Ефремова.

– И вы, пожалуйста, без всяких обид. Конкурс – это хорошо: победит лучшее. Когда я товарищам Яковлеву, Лавочкину, Сухому, Микояну задание ставлю, они ведь все правильно понимают и стараются.

– Ну что вы, какие обиды, – улыбнулся Ефремов. – Я буду только рад, если хороших научно-фантастических книг о коммунистическом будущем выйдет еще больше. Не я ли в будущем мира «Рассвета» писал о необходимости развивать жанр научной фантастики и о ее особой роли в воспитании молодежи?.. И считал своей главной задачей – создать первую такую книгу, за которой непременно пойдут другие книги от других писателей. Ведь, надеюсь, даже не выигравшие ваш конкурс книги – все равно будут изданы?

– Само собой, – согласился Сталин. – Если хорошие книги, то да, не пропадать же им только из-за того, что не заняли первое место. Вы пишите, товарищ Ефремов, а по рабочим моментам и деталям мы еще обсудим. А окончательно – история вашему труду справедливую оценку даст. Ну, что ж, товарищи, я думаю, мы Ивана Антоновича можем отпустить? Товарищ Кунцевич, вы на машине – доставьте товарища Ефремова домой.

«Коммунисты, – думал Ефремов, вставая, – с пути не свернут, драться насмерть и умирать готовы. Как Кунцевич мне сказал в запале: “Если история против нас, то тем хуже для истории”. Вот только их коммунизм – наподобие мира будущего у Олега Верещагина» (цикл «Хрустальное яблоко», был в списке рекомендованных к прочтению). Мир русской Звездной империи, постоянных галактических войн, в которых «земляне всех сильней» – вместо Великого Кольца. Где земляне будущего смотрят на чужаков через прицел точно так же, как тот американский фантаст, с которым Ефремов полемизировал в «Сердце змеи». И, что гораздо страшнее, для тех же Лазарева, Смоленцева, Кунцевича в этом нет ничего плохого – «хочешь мира, готовься к войне», «если видишь угрозу, стреляй первым». Так какой же мир собираются строить «рассветовцы» – Великое Кольцо, или Красную империю?