Александр Забусов - Войти в ту же реку [= Перевёртыш] [litres]

– В том-то и опасение. Не похож он на человека, открыто помогающего врагу. А врагом он нас считает.

– Уверена?

– Ты сомневаешься? Приглядись к нему.

Михаил дозированно делился информацией:

– Необходимо место силы с положительной энергетикой. Силой жизни.

– Гардар. Наша молодежь его лабораторией прозвала.

Согласился, кивнул.

– Можно и так. Нужна моя кровь. – Скосил глаза на Агидель, усмехнулся. – Кровь живого перевертыша.

– И?..

– Смешать кровь с кровью реципиента. Смесь работает в течение часа. Опоздаешь, получишь смерть.

– Вот почему…

– Потому у вас оба товарища и сгорели. Есть всего лишь час, чтоб создать и инициировать науз.

Пусть попробуют… если парня не жалко. Одним врагом меньше, поле битвы чище. Про особые признаки при рождении ребенка в его роду говорить не стал. Что с другими родами, он понятия не имел, знал лишь, что там все по-другому проходит.

Владимир, облокотившись о подоконник, задумчиво смотрел на подворье. Жизнь за окном проходила размеренно и… для вчерашнего студента престижного вуза однобоко. Пока учился, не ощущал бремени власти. Родителей лишился давно. Один «ушел» по старости, другую неизвестная болезнь подкосила. Но помнил их хорошо. Пока в школе учился с погостной ребятней, воспитанием его занимался дядька, которого отец приставил к нему еще в возрасте трех лет. И бояр в ежовых рукавицах тоже дядька держал. Это они с ним по отчетам сидней, выведавших частичку тайны о том, что есть-де в земле российской люди, которым дано две жизни прожить, придумали разыскать перевертышей и, выведав их секрет, попробовать самим стать такими. Больше полутора десятков лет гонялись за «тенью». Иногда казалось, вот, схватили птицу счастья за хвост, а она под любыми предлогами ускользала. В последнем случае осечки быть не должно.

Оглянулся на звук открывшейся двери. Уже готов был гневно отчитать всякого, кто посмел нарушить его личное время, да увидев дядьку, сразу успокоился. Постарел боярин Вячеслав. Ой, постарел! Это ему сейчас лет под семьдесят стукнуло. Всю жизнь с Владимиром провозился, до сорока лет не женился, так бобылем и прожил. Привык в княжестве вторым человеком быть. Он ведь ко всему прочему является начальником разведки и контрразведки. Под ним сидни и гараманы ходят. Спросил:

– Чего хотел, дядь Слав?

– Дело есть, княже.

– Говори.

– Мои орлы оповестили, что партию оружия можно прикупить.

– Это как так?

– Не бери в голову. Им там видней, как это лучше сделать. Знаю только, что оружие прямо с завода. Бракованным признано будет и в утиль якобы уйдет. Партия небольшая, но это «стрелковка» для спецвойск.

– Берем.

– Я тоже так думаю.

– Что за него продавец хочет?

– Пять кило золотом, тридцать тысяч рублей и цистерну спирта.

– Чего-о?

– А ты что думаешь? Жидкая валюта.

Точно! Владимир в медвежьем углу уже от реальности отвыкать стал. Спирт в Союзе воровали, вымогали у начальников ГСМ, складов, лабораторий. За спирт можно было выменять отличный импортный инструмент, станки, продукцию, первое место в соцсоревновании, выбить фонды в главке. Спиртом опаивали комиссии, платили коммунальщикам, артистам. За спирт можно построить дачу и, шутили, – коммунизм. Кивнул.

– Соглашайся.

Боярин уж и уходить было намерился, да вспомнил:

– Княже, там за дверью тебя волхва добивается.

– Кто?

– Агидель.

– Чего ей? Я их с кудеяром только вечером на доклад жду.

– Сам и спросишь. Если позовешь.

Волхва Агидель. Молодая красивая женщина, год назад овдовевшая. Кудеяр Мороз, муж ее покойный, сгинул в Афгане, а крайним он, Владимир, оказался. Знала бы баба, как сильно его Мороз на поездку уламывал, говорил, что надо бы молодняк карабов через огонь и кровь прогнать, чтоб навык войны получили. Отпустил. Сколько сидням мороки стоила поездка, одним богам известно. Нужно ведь было три десятка парней легализовать, как спецподразделение особой службы провести, командировочное предписание в армейское соединение оформить. Короче, мрак! Отправил, на свою голову. Обратно меньше половины их вернулось… Теперь, нет-нет да и напорется на осуждающий взгляд Агидель. Велел:

– Зови.

Сегодня случайно у евреев не праздник Пасхи? Великое чудо случилось! Его в баню повели. Какое счастье! Вспомнили, наверное, что всю дорогу потнючим был и уж смердеть даже для себя начал. Напарился всласть, но даже в парной с рук наручники не снимали. Чего они его так боятся? Он ведь весь такой непредсказуемо пушистый в разных местах… Но дальше чуда не случилось, вернули туда, откуда взяли. Э-хе-хе! Пыль в застенке скорей всего год точно не вытирали. Завели в четыре стены, привычно освободили одну руку, вторую пристегнули к кольцу и, не вымолвив при этом ни слова, закрыли за собой дверь.

Скучно. За окном сумерки скоро в ночь перейдут. В его «келье» даже электричество провести не удосужились, свечу не дали. Сиди тут в темноте один, словно у негра в известном месте. Хоть бы поинтересовались! Может, он темноты боится? Может, ему плохо? Во! У него клаустрофобия!

Шаги в наружном коридоре он различил. Обычно в такое время про него забывали, а тут… В открывшуюся дверь вошла старая знакомая, оставив сопровождение в коридоре.

– Ба-а! Какие люди нас навестили! – с сарказмом произнес Каретников. – А что в руке? Взятка, подношение?

– Привет, Медведь!..

Так она с самого первого дня его называла.

– …С легким паром! Решила после бани чаем тебя напоить.

– Лучше бы пивом.

– Ты ведь пиво не любишь.

– Все-то вы обо мне знаете…

– Пей, пока горячий.

– Спасибо, Зорюшка. Заботливая моя девочка.

Прыснула смешком, поправила «зарвавшегося» Каретникова:

– Не твоя. Пей.

И с чего это мы такие заботливые? Как привезли его сюда, считай первый раз пришла и сразу доброту проявлять бросилась. Небось, хрени какой в пойло подмешала, а он, как подопытный кролик, должен все это вылакать. Выпьет и слюни распустит, о чем ни спросят, песнью соловья разольется. Отхлебнул из кружки. Закашлялся.

– Вкусный чаек.

– На здоровье.

– Слушай, подруга. Не могла бы на минуту выйти. Ты ведь пришла внезапно, а я до ветру сходить собирался. Не поверишь, приспичило. Сил нет терпеть. Извини.

Когда снова вошла в его камеру, Михаил с кружкой в руке, поджав под себя ноги, сидел, оперевшись спиною о стену, и демонстративно отхлебывал принесенный девушкой чай. Вот умора, не лицо у девки, а сплошная маска подозрения. Кажется, даже воздух понюхала. Хмыкнул. В натуре справив малую нужду в ведро, поставленное под топчан, чтоб ему и одной рукой справиться, туда же слил и чай, оставив на дне кружки пару глотков, добавил обычной воды из графина. Понадеялся, что все же не травить пришла, а во всем остальном можно от рассчитанной дозы плясать. Вошла с одеялом в руках. В застенке совсем сумеречно стало.