Юрий Волков - Душегуб [СИ]

Варвара открыла глаза.

К ней склонился Денис.

— Варя, не бойся, это я.

Варвара сидела у Соколова на коленях, прижавшись к такому родному и, в то же время, незнакомому мужику. Щетина, как у взрослого. И в плечах стал шире. И голос грубый.

А он, успокоив Гагарину, рассказывал о своих приключениях.

Соль истории в том, что они всё правильно сделали, всё предусмотрели. Не предвидели только одного — руководство института имело возможность отслеживать состояние счетов своих сотрудников. Банк, в котором обслуживались Рыжов и Лодж, принадлежал институту. Кто же знал.

Надо было просто отрыть счета на предъявителя, такие же, как и для Илии Ландиса в банке в Швейцарии. Так нет же — «так удобней».

Директорат послал специальное подразделение полиции времени арестовать обоих сотрудников и привезти в институт для строгого разговора.

С потерями, но удалось арестовать двоих.

Но Рыжов, воспитанный на Саратовской действительности, послал всех. Не ваше, мол, собачье дело.

— Ишь, ты! Всё-то вам надо знать! — горячился он. — У меня есть своя жизнь. А вы — не правительство. Если есть какие-то претензии — идите в суд. Нет претензий — идите нахрен.

Директорат, состоящий из двух мужиков и одной женщины, помыкался-помыкался, да на ту же задницу и сел. Ни устранить, ни уволить, ни Рыжова, ни Лодж они не могли. Половина исследовательской работы висела на них. А эта парочка сразу пригрозила уходом из института.

В конце-концов перед ними извинились, и всё осталось по прежнему.

А вот с Соколовым всё сложнее. Документов у него нет. Никаких. Его вообще в Европе того времени существует. Никаких данных.

Дело, конечно же, замяли бы. Но работники «Полисетайм» сами подали в суд, за нанесение побоев.

Судьи, естественно, находились в замешательстве.

С одной стороны — силовая структура, без решения суда, ворвалась на территорию частной собственности. С какой целью подразделение оказалось в доме Рыжова, никто не сумел объяснить. Это и понятно. Институт очень хорошо оплачивал их работу, и раскрывать участие в этом деле руководства института никто не посмел.

А с другой стороны — у девяти человек из группы засвидетельствованы тяжкие телесные повреждения. Двое сотрудников в реанимации с особо тяжкими. При этом, вся эта команда инвалидов утверждает, что их избил один человек. Что само по себе уже казалось фантастикой.

Короче, судья подумал-подумал, да и сунул для острастки Денису шесть лет колонии. Ну, так… На всякий случай.

Отсидел от звонка до звонка. Только вышел, и Бетти сразу отправила его к Варе.

Вроде бы ничего хорошего, но зато, при выходе из тюряги, он получил европейское гражданство. Ещё и банковскую карту с тысячей едэнов подъёмных вручили. А Рыжов с Лодж уже предложили ему следующее дело. Бетти, как всегда, не сидится на месте.

Так, под разговоры, держа Вареньку на коленях, оба и уснули.

Утром двери в кабинет открылись и на пороге возникла Глафира.

Варенька вскочила с колен Дениса. В замшевой курточке и джинсовых брючках она растерянно не понимала, что сделать, что сказать.

А Глаша осмотрела её сверху вниз, потом снизу вверх. Развела руки и выдала басом:

— Варвара Ильинична, зачем же вы в штанах. Срам-то какой…

Глаша подумала с секундочку и объявила:

— Я сей момент.

И ушла. Варвара тяжело опустилась на стул.

Вернулась кухарка.

— Вот, платьице принесла. Одевайтесь, Варвара Ильинична, одевайтесь, голубушка наша. А вы, барин, выйдите, не смущайте девушку.

Денис хмыкнул и вышел в гостиную.

В кабинете за дверью бубнили. Потом Глафира громогласно вопросила:

— Но, почему?!

Опять бубнение. Потом дверь отворилась, и домоправительница вышла.

— Барыня просят вас зайти.

— Глаша, — спросил Денис, — а с каких это пор ты ко мне на «вы»?

Глаша замерла, долго приглядывалась к лицу Соколова.

— Ваня?.. А как же?.. А как ты?..

Она не находила слов.

Денис взял её руку, осторожно похлопал сверху ладошкой.

— Всё нормально, Глаша. Всё нормально. Просто — я выздоровел…

И пошёл к Вареньке.

Та стояла посреди кабинета и выглядела совершенно растерянной. Он закрыл дверь.

— Что, птичка моя? Что ты такая нерадостная?

— Ванечка… Я не знаю, как я тут буду жить…

Денис не понял.

— В смысле?

— Ты пойми… Я не могу это платье одеть, оно не прокипячённое и не проглаженное, и там… Там, Ваня, вши.

Она судорожно вздохнула.

— Я не смогу спать в своей кровати — там клопы. Я не смогу есть то, что Глафира приготовит — она же руки с мылом не моет перед тем как кухарить… Про туалет я уже не говорю — это полный кошмар… А как ты меня будешь вечером мыть?

Варя прижалась к Денису, её потряхивало.

— Ванечка, я не хочу тут жить. Я не могу тут жить… Ой. Мне плохо.

Денис подхватил слабеющую женщину, посадил в кресло.

— Посиди секундочку.

Повернулся и открыл барсетку, что принёс с собой из будущего.

— Вот, держи, — он протянул ей маяк, — отправь всех по домам. А мы с тобой сходим к Рыжову, обсудим эту ситуацию.

Громко сказал в сторону двери.

— Глашенька, принеси кваску или морсу!

— Нет! — испугано вскинулась Варя, — ничего не надо! Спасибо, ничего не надо. Глашенька, сегодня у тебя неделя. Иди домой, отдохни.

— Да как же так, — возмутилась вошедшая Глафира, — я же только собралась опару поставить…

— Спасибо, Глашенька, не надо сегодня. Ступай домой. Возьми детишкам сахару и изюму, пусть порадуются.

Глафира, подняв одну бровь, с большим подозрением посмотрела на Ивана, пожала могучими плечами.

— Ну, ладно. До завтрева.

И повернулась уходить. Гагарина остановила.

— Глаша, о том, что видела — молчи. Промолчишь — будет тебе награда.

Глаша согнулась в поклоне.

— Сделаю, матушка.

И ушла.

Денис спросил Варвару:

— Варенька, ты позавтракаешь? Давай я яичницу пожарю.

Варя сидела с абсолютно убитым видом. Прошептала.

— Ну, пожарь.

И Соколов пошёл жарить яичницу и ставить самовар.

Накрыли стол в кабинете. Как-то там уютнее. И, в процессе завтрака, поговорили.

— Я не знаю, что мне делать, — говорила Варвара. — Я же понимаю, что «та» жизнь не для меня… Но и «эта» жизнь теперь не для меня.

Она посидела, закрыв глаза.

— Ваня, я не эгуисте, мне не… — она произнесла в нос, — эндиферонт, что произойдёт с моим поместьем, с моими людьми. Я, как бы то ни было, за них отвечаю. Но… Боже, как мне плохо!

Денис уговаривал, как ребёнка.

— Варенька, я тебя прошу, не надо переживать. Ты делаешь трагедию из простой и разрешимой ситуации.

Гагарина продолжала охать и вздыхать.

— Вчера, я подумала… Поняла… Что вот это — моя судьба, вот здесь я должна жить, вот в этом доме, с этими людьми. И мне стало страшно. Невыносимо страшно. Если бы ты не пришёл, я бы руки на себя наложила.