Макс Мах - Командарм

Очередной жертвой Лили – или, лучше сказать, очередным избранником – оказался не кто иной, как сам товарищ Краснощеков. Александра Михайловича Кравцов знал лично. Познакомились в двадцать втором, весной, когда бывший глава ДВР еще работал заместителем наркома финансов. И надо сказать, что даже на фоне весьма нерядовых людей, из которых состояла московская элита той поры, Краснощеков выделялся своим недюжинным интеллектом и невероятной биографией. Анархист, выпускник факультета права и экономики Чикагского университета, автор научных трудов по экономике и борец за права американских трудящихся, он пережил годы революции и Гражданской войны на Дальнем Востоке, то митингуя и заседая во всевозможных Советах и Дальбюро ЦК, то уходя в подполье, воюя с интервентами и белогвардейцами, балансируя в прямом смысле этого слова на лезвии ножа и несколько раз избежав расстрела, исключительно благодаря счастливой случайности.

В ДВР его обожали и боялись. Сволочи строчили на него доносы в Москву, и, судя по всему, было за что. Он работал с эсерами и меньшевиками. У него в Чите и анархисты заседали в правительстве даже после того, как их «почикали» в России. Футуристы издавали журнал, вокруг которого собирались такие люди, как Давид Бурлюк и Николай Асеев, а военным министром ДВР служил Генрих Эйхе, поддерживавший Краснощекова до самого конца, пока его самого не сократили.

Первым убрали с Дальнего Востока Эйхе. Сменили командные кадры армии, лишили «диктатора» поддержки вооруженной силы. Потом вызвали в Москву самого. Александр Михайлович уже приезжал в двадцатом, приехал и в двадцать первом. Тут его с должности и попросили, объяснив, что так лучше для партии. А Краснощеков с лета семнадцатого являлся большевиком – если и не по убеждениям, то хотя бы формально, – и отказаться не смог. Да и как тут откажешься, если ты один и за тридевять земель от своей столицы. Но и разбрасываться такими кадрами не резон. Ленин так тогда и сказал, да и Троцкий знал и ценил Александра Михайловича еще по работе в Америке. Так Краснощеков стал замнаркома, но долго в Совнаркоме не продержался. И там достали [72] В РИ В. И. Ленин писал 30.03.1922 в записке к В. М. Молотову: «Беседовал с Краснощёковым. Вижу, что мы, Политбюро, сделали большую ошибку. Человека, несомненно умного, энергичного, знающего, опытного, мы задёргали и довели до положения, когда люди готовы всё бросить и бежать куда глаза глядят. Знает все языки, английский превосходно, в движении с 1896 года. 15 лет в Америке. Начал с маляра. Был директором школы. Знает коммерцию. Показал себя умным председателем ДВР, где едва ли не он же всё и организовывал. Мы его сняли оттуда. Здесь, при полном безвластии в НКФ, посадили в НКФ. Теперь, как раз, когда он лежал больной тифом, его уволили!!! Всё возможное и невозможное сделано нами, чтобы оттолкнуть очень энергичного, умного и ценного работника» . . Пришлось уходить в Промбанк СССР, который он сам создал и возглавил.

Высокий, сильный и яркий, зрелый, состоявшийся мужик, свободно говоривший и писавший на пяти или шести языках, он легко очаровывал женщин, тем более что был хорош собой и умел галантно ухаживать. Так что влюбленность Лили объяснить было несложно – она называла его «Второй большой» [73] Первым был Маяковский. – труднее понять, что нашел в ней он. Но роман получился знатный, о нем, как позже поведала Кравцову жена, судачила вся Москва. И становилось понятно, отчего Маяковский выглядел тогда, при их встрече в кафе, таким несчастным.

« Я теперь свободен от любви и от плакатов, шкурой ревности медведь лежит когтист » [74] Маяковский В. Юбилейное, 1924. .

Загорюешь тут, когда любимая женщина спит и с тем, и с другим, но не с тобой. Или и с тобой тоже, но редко и мало, а у тебя гордость, любовь и страсть, и половой аппетит, как у голодного волка. На диете долго не просидишь, странно, что вообще не застрелился.

Ретроспекция. 1923 год:

На крутых поворотах (2)

– Ко мне вчера приходила Лили, – тон у Реш был озабоченный, она хмурилась.

– Какая Лили? – Кравцов в очередной раз вернулся со службы ночью, когда жена уже спала, поэтому разговаривали – «сразу обо всем» – за завтраком. Следующая оказия могла случиться и завтра или даже послезавтра.

– Брик… Ну, эта…

– Да, помню, – Макс понял, о ком речь. – Сюда приходила?

– Нет, – мотнула головой Рашель. – В ЦК.

– Она разве член партии? – Макс еще не разобрал интригу и пытался, как он в таких случаях выражался, «нащупать гать».

– Нет, она беспартийная, – объяснила Рашель. – Маяковский, кстати, тоже. Она приходила ко мне. Просила помочь.

– А что, Луначарский уже не помогает? Их же Анатолий Васильевич лично опекает.

– Здесь он ей помочь не сможет.

– Где это «здесь»?

– Ты что же, не слышал разговоров про Краснощекова? – удивилась Рашель.

– Не слышал.

Кравцов действительно был последнее время настолько занят, что ему было не до «светской хроники», но тон жены настораживал.

– Рассказывай! – предложил он.

– Ну, ходят слухи о растратах, о кутежах…

– А на самом деле?

– Лиля говорит, кто-то специально распускает слухи, чтобы был повод для ареста. Но, Макс, он действительно для многих словно бельмо на глазу. Я и раньше слышала. Каганович его как-то назвал «американцем», а Андреева, мне рассказывали, чуть удар не хватил, когда Александр Михайлович написал в анкете, что он в социалистическом движении с 1897 года.

– Ну, так он, и в самом деле, один из старейших революционеров, – пожал плечами Кравцов.

– Но Андреев-то в партии с четырнадцатого года и всем уши прожужжал, какой он заслуженный товарищ.

– Ну, и что? У меня у самого партстаж с девятьсот пятого.

– Вот тебя за это и любят некоторые товарищи.

– А сам он что? – Кравцов доел бутерброд, допил чай, но вставать из-за стола не спешил. «Дело» Краснощекова хорошо укладывалось в общую атмосферу, сложившуюся в Москве в мае 1923 года. Это стоило обдумать, да и человека жаль. Хороший, умный мужик, не фанатик, не начетчик. Грамотный, разумный экономист, великолепно разбирающийся в финансах, но да… «не свой». Не пролетарий, одним словом. И притворяться не хочет.

«Жил бы в своей Америке, беды не знал. Практикующий успешный адвокат, ректор Рабочего университета… А сам-то ты, Кравцов, чем занят? Тебе кто мешает?»

Любопытный, между прочим, вопрос: откуда вдруг такая пламенная страсть к революции? Откуда это «горение» и служение? Кажется, в прошлой жизни он не разделял идеалов коммунизма и к социалистической идеологии относился скептически. Ан, вот как вышло! В этом самом ЦК и состоит.

– А сам он что? – спросил Макс, закуривая. – Ну, Владимир Ильич, допустим, сейчас болен, не принимает. Но Троцкий Краснощекова лично знает. Почему сам к Троцкому не пошел?