Макс Мах - Командарм

Якобсон, Роман Осипович(1896–1982) – российский и американский лингвист и литературовед, один из крупнейших лингвистов XX века, близкий друг В. В. Маяковского.

Автомобиль пропылил по избитому телегами проселку, свернул на совсем уж ничтожную дорожку, поросшую клочьями травы, бурьяном да крапивой, отчаянно петляющую среди встающих все плотнее деревьев, и въехал в лес. Впрочем, не чащоба какая-нибудь! Две минуты тарахтения мотора среди зеленоватого полусвета, пронизанного тут и там золотыми лучами, и они выбрались на берег реки.

– Нравится? – Бубнов вылез из машины, оправил рубаху под ремнем, повел плечами. – Хорошо!

– Неплохо, – хмыкнул в ответ Кравцов.

Он не относился к числу тех русских интеллигентов, кто впадает в раж, едва попав на лоно природы. Более того, он ее – природу эту во всех ее видах и проявления – после восьми лет войны на дух не переносил. Он родился в городе, вырос в Петербурге среди гранита и мостового камня, и, если что и предпочитал суровой строгости Северной Столицы, так это милую бестолковицу итальянских городов, проникнутую токами истории и отмеченную аурой любви, тайны и красоты.

Макс оглядел берег, небыструю воду, струившуюся из ниоткуда в никуда, и, вытащив из кармана кисет, стал набивать трубку.

– Вопрос о кооптации тебя в ЦК практически решен. На следующем пленуме и проголосуем. – Бубнов неодобрительно глянул на трубку – мол, стоит ли пакостить табачным дымом эдакую благодать? – но промолчал.

– Проголосуете, буду, – пожал плечами Кравцов.

– Да ты, братец, никак не доволен? – улыбнулся начальник Политуправления РККА.

– Окстись, Андрей! – по-сталински взмахнул трубкой Макс. – Я что, карьерист какой, чтобы такому делу радоваться? Работы больше станет, ответственности…

– Прав.

– Намекаешь?

– Интересуюсь.

– Спрашивай, – предложил Макс, закуривая.

С Андреем Бубновым они совершенно неожиданно сошлись и подружились на Украине. И встречались вроде бы нечасто, и общались не подолгу, а все равно взаимная симпатия была очевидна. На «ты» перешли сразу и с тех пор никогда в разговорах не ходили вокруг да около. Спрашивали один другого напрямую и отвечали друг другу точно так же.

– Твоя позиция в дискуссии о централизации экономики?

– Андрей, нам пока нечего особенно централизовать. – Макс пыхнул трубкой, еще раз поглядел на воду и перевел взгляд на Бубнова. – Да и эффективность наших – советских – «предпринимателей» оставляет желать лучшего. Ты знаешь, за что меня в двадцать третьем поперли?

– За то, что товарищ Троцкий тебя открыто поддержал. Ты, брат, слишком близко к его платформе стоял.

– Ну, если так, то скорее уж Ленин меня тогда поддерживал. Как Владимир Ильич слег окончательно, так и поехало… – вздохнул Макс, вспоминая то время. – Но конкретно мне Куйбышев дело Краснощекова простить не мог. И понимаешь, я все удивлялся, никак уразуметь не мог, что же он так взъелся на Краснощекова, а заодно и на меня? Ну, лопнуло дело. Ну, оказался человек невиновен. Ну, пусть даже ослабило это кампанию против «стяжателей», что с того? А потом разобрался. Это же целая философия, и не на пустом месте, заметь, выросшая. Обвинения против Краснощекова инициировались теми же самыми людьми из Наркомфина, что «ушли» его в свое время с должности замнаркома. Они да Госбанк, вот откуда там ножки росли. А дело-то простое, как кавун! Промбанк Александра Михайловича за счет гибкости кредитования привлекал огромные капиталы. Из Америки доллары рекой текли. Эффективность налицо! Внутренние затраты минимальные, нахлебников, почитай, и нет. А в Госбанке? Это, Андрей, называется плохим капиталистическим словом «конкуренция». Только наши товарищи решили соревнований не устраивать, а просто убрать конкурента с дороги, и все. Так проще, но, с другой стороны, они исключительно искренние люди. Они так видят ситуацию. И Куйбышев видит то, что видит: успешная работа Краснощекова – это реклама капиталистических методов хозяйствования, американской модели, и нож острый для противников НЭПа. Просто удар в спину революции и ее идеалам, понимаешь!

– Допустим, – спокойно кивнул Бубнов. – Пусть так. Но индустриализацию нам руками нэпманов не провести, это тоже факт, или я чего-то не понимаю?

– Да все ты правильно понимаешь, – усмехнулся Кравцов. – И я, заметь, с тобой не спорю. Не будут нэпманы проводить нам индустриализацию, сами не будут. Но прими в расчет и другое. За сохранение НЭПа – пусть и в урезанном виде – выступает не только Троцкий, которому сейчас, по уму, следовало бы о судьбах мировой революции радеть, а не о выпечке калачей в Пензе, но и Рыков! Рыков тоже «за», потому что одно другому не помеха, если в крайности не впадать. На самом деле мы с помощью НЭПа решили проблему товарного голода. Концессионеры вместе с нэпманами худо-бедно поднимают из могилы местную промышленность, крестьяне сдают хлеб по государственным закупочным ценам, имея возможность продавать излишки на рынке. Развивается внутренний рынок, почти восстановилась обескровленная войной и революцией деревня. Кооперация опять же…

– Ликбез только проводить со мной не надо! – улыбнулся Бубнов, являвшийся по совместительству еще и ответственным редактором «Красной звезды». – Я сам это дело умею.

– А я и не провожу. Я отвечаю на твой вопрос.

– Извини.

– Извиняю. И вот тебе, Андрей, еще один пример. В Северо-Западном крае, как и везде, впрочем, года до двадцать третьего через границу только ленивый не ходил. Погранцы с ног сбились, но рельеф местности там – леса и болота – таков, что попытки полностью перекрыть границу – мартышкин труд. Ходили и через финскую, и через эстонскую, а там, между прочим, у Пскова и латвийская. И к слову, не одни только контрабандисты. Нелегалы савинковские и кутеповские тоже туда-сюда шастали, но это совсем другая история. На Совнаркоме Северной Коммуны сидит Молотов. Ты его по ЦК должен знать.

– Знаю, – надышавшийся свежим воздухом Бубнов закурил наконец папиросу, и Макс перестал испытывать неловкость, попыхивая своей трубочкой. – Мужик неглупый, въедливый, несколько тяжеловесный, правда, и состоит в близких друзьях Кобы.

– Тем более! – Макс с такой оценкой Молотова согласился. Он уже слышал – и не раз – как за глаза того называют Чугунной Задницей. И сам в Питере насмотрелся, но увидел и другое: Вячеслав не тупой фанатик. Он прагматик, хотя у него и существуют жесткие границы для этого самого прагматизма.

– Тем более! – сказал он Бубнову. – Но именно они, Серебряков и Молотов, пробили в СНК разрешение на «гибкую политику в области приграничной торговли». Считай, монополию внешней торговли отменили для одной отдельно взятой губернии…