Георгий Антонов - Цурюк

— Что это значит? — у неё тревожно заныло сердце.

— Всё, что угодно. Слыхала про крыло бабочки?

— Кино такое вроде было.

— Кино кином, а говно говном. Товарищ Сталин — не бабочка. И что там без него произошло за сутки — один Чернобог ведает… Если будем дальше сопли жевать, может так выйти, что и нас самих здесь скоро не станет.

Прибавив ходу, «Волга» выехала на старый тракт, ведущий на восток. До Немы оставалось полтораста километров, когда Сталин, примолкший на заднем сиденье, вдруг несколько раз громко всхлипнул. Катя удивлённо поглядела на него в зеркало заднего вида.

— Я понял… про бегемота… Вы все думаете, Коба тупой.

— Ну что вы… — ей захотелось как-то утешить этого обиженного усатого недомерка.

— Разве я для себя стараюсь? Да мне кроме пары сапог и трубки вообще ничего не нужно! Сгинь, нечистый дух! Опять он здесь. Мучить меня явился… У-у-у!!! — начавшись на тоненькой горловой ноте, тоскливый вой, разрастаясь, устремился к хмурым осенним небесам.

Ленин умер, но тело его продолжало жить, зафиксированное стальными обручами в секретной камере особняка в Горках. Один чудовищнее другого рождались в заизвесткованном мозгу мальфара кровавые образы диктатуры пролетариата — и, подхваченные низкими вибрациями зависти взбудораженных толп, окутывали липким мороком одну шестую часть земной суши.

Большевик номер два Свердлов чего только не перепробовал, чтобы пробраться к телу вождя — всё тщетно. Выставленная Сталиным охрана из кавказских воров свято блюла верность своему пахану, следя в оба, и в первую очередь, разумеется, друг за другом. Всем ведь известно, что демон может передать свою силу лишь одному человеку. И, поскольку желающих оказаться в этой роли имелось с избытком, на случай провокаций подход к телу был для надёжности заминирован.

Сам Коба, несмотря на кучу комплексов человек, в сущности, не злой, не горел желанием становиться исчадьем ада — его бы вполне устроила обещанная Гурджиевым роль мудрого и просвещённого государя. «Вот бы можно было Ильича обратно оживить» — частенько думал он. «Не совсем, а так, чтоб только моргал и лыбился с инвалидного кресла… От его имени послабления народу сделать. Можно назвать, например: «Новая экономическая политика»… А там, глядишь, потихоньку развернуть всё к старому житью-бытью… Попов только на хер с пляжа — достали…».

Но древний демон не имел желания возвращаться в исковерканное сифилисом и ядовитыми пулями туловище. Что ни день, атаковал Кобу ужасными припадками, требуя отпустить его на волю…

Известие об исчезновении Сталина вызвало в ЦК нездоровый ажиотаж. Железный Феликс срочно прибыл в Вятку. Город почти не изменился со времён его первой ссылки — разве что грязи прибавилось. По этим немощёным улочкам он двадцать лет назад так же угрюмо бродил вечерами в длинной шинели до пят. Подкараулив припозднившихся барышень, выскакивал перед ними из-за афишной тумбы, распахивая полы шинели и мрачно хохоча… Жаль, не долго музыка играла — за эти фокусы был сослан ещё дальше на север, в Кайгородок.

«Вот и привёл Бог отыграться за всё! Прими же, Йезус-Мария, от раба твоего кровь малых сих в знак очистительной жертвы!» — покинув пропитанные ужасом своды подвалов ГубЧК, Феликс железной поступью направился в костёл. Там, оставив охрану на входе, долго пребывал в мистическом созерцании игры цветных витражей, пока не закончился приход от дозы морфия. В детстве ему робко мечталось о терновом венце, а когда подрос — о шапке-невидимке, чтобы перерезать всех русских… Насчёт венца, правда, пока так и не сбылось.

На выходе из костёла великого инквизитора уже поджидал Блюмкин.

— Ну, выкладывайте! — взяв Якова под руку, Дзержинский принялся вышагивать с ним по церковному дворику.

— Как только Коба исчез, я организовал утечку в штаб белых. Нему взяли на моих глазах, Пётр Будённый убит.

— Значит, можно доставать из колоды Семёна?

— Попробуй достань! Он в швейцарской тюрьме по обвинению в умышленном убийстве.

— Если понадобится, я лично за ним поеду! — светло улыбнулся Феликс. — Будённый — это знамя революции, говоря по-вашему — раскрученный товарный знак, за ним все голодранцы юга России побегут громить Деникина. А с Колчаком здесь пускай Троцкий с Чапаевым разгребаются. Одно меня беспокоит — где всё-таки может быть этот засранец Коба? От него любой пакости ждать впору.

— Не знаю, — слукавил Блюмкин. — Но мне удалось захватить его личного разведчика, Левина. Он медиум, или что-то вроде. Суперценный кадр — умеет произвольно выходить из тела и получать достоверную информацию прямо с места событий. Через годы, через расстояния…

— И сквозь стены может проходить? — заинтересованно спросил Феликс Эдмундович.

— Может, но только в тонком теле.

— То есть, для диверсионной работы не годен… Ну, а, допустим, просто подержать одного человека за руку?

Блюмкин искоса глянул на Феликса. А Ржавый-то умом не блещет!

— Вы насчёт Ульянова-Ленина? Да если кадавр передаст ему свою силу, то этот Левин и возглавит революцию, а вас всех порвёт, как Тузик грелку!

— А если перед этим хорошенько заковать его в кандалы? А по возвращении сразу же умертвить?

— Вы не представляете, с чем пытаетесь играть, — покачал головой Яков. — С каждым новым телом сила демона возрастает в прогрессии. Когда он вернётся, вам останется только ползать в своих фекалиях и предупреждать все его прихоти. А их у него…

— Н-да, похоже я погорячился, — согласился Дзержинский. — Ладно, пока забудем. Ведите, показывайте своего медиума.

Войдя следом за Блюмкиным в комнату, где отдыхал с дороги Левин, Феликс глянул на него и почувствовал неприятный холодок — лицо спящего было ему знакомо. Тут же в памяти услужливо всплыл будуар с камином на даче Бадмаева, Семён Будённый в рейтарской каске и портупее на голое тело — и бледное лицо террориста, сосредоточенно целящегося в грудь любимого человека из браунинга… Ошибки быть не могло — то самое лицо, такое не забывается. Железный Феликс резко развернулся на каблуках и вышел, хлопнув дверью.

«Лично затопчу сапогами», — решил он, нащупывая дрожащими пальцами в нагрудном кармане шприц и ампулу с морфием.

Яков Блюмкин тревожно глянул за окно: Дзержинский в долгополой шинели пересекал двор комендатуры, напоминая тяжёлую шахматную фигуру в руке незримого, но грозного гроссмейстера. Эскорт из латышей не поспевал за его стремительной поступью.