Роман Казимирский - Девятьсот восемьдесят восьмой

Селище имело правильную прямоугольную планировку, и поэтому практически вся площадь просматривалась из любой точки. Когда из хаты, в которой находился Муса, вышла Меланья, ее поведение показалось Марселю странным: женщина была чем-то взволнована. Могучая грудь знахарки часто вздымалась, и она даже приложила к ней ладонь, чтобы успокоиться. Сделав несколько шагов, она вдруг закрыла лицо руками и расплакалась. Подумав, что произошло какое-то несчастье, Марсель уже хотел подойти к ней, но в этот момент Меланья резко вскинула голову и быстрым шагом направилась к срубному колодцу, который находился в самом центре селища. Подойдя к нему, она зачерпнула воды и умылась. Марселю вдруг стало стыдно, словно влез не в свое дело, и он постарался незаметно отойти в тень, но было поздно – женщина его заметила. В первый момент историк подумал, что она рассердится, но лицо Меланьи вдруг озарила искренняя улыбка, отчего она сразу стала похожа на совсем юную девушку. Преображение так резко контрастировало с ее прежним образом, что лжесвященник на мгновение растерялся. Если бы не маска, скрывавшая мимику, женщина, наверное, обиделась бы на подобную реакцию, но, к счастью, она не видела его лицо и только смущенно помахала ему рукой. Подумав секунду, Марсель ответил ей тем же и поспешил вернуться в дом. Прикрыв за собой дверь, он обнаружил, что Курьян уже проснулся и теперь сидел на лавке, позевывая.

– Здоров ты дрыхнуть, Баламошка, – заметил он, прищурившись. – Я уже подумал, что ты того, слишком в роль священника покойного вжился.

– Не дождешься, – усмехнулся историк, снимая с себя маску.

– И как ты можешь все время в этой штуке ходить? – удивился мужик, кивая в сторону фальшивого лица. – Я бы, наверное, давно умом тронулся.

– Все не так плохо, как тебе могло показаться, – отозвался Марсель. – Примерь, сам увидишь.

– Чтобы я на себя вещи мертвеца цеплял? – ужаснулся здоровяк. – Ну, нет уж, обойдусь.

– А что такого?

– Не принято это у нас. – Курьян встал с лавки и прошелся по комнате, разминая затекшую спину. – Я думал, ты знаешь. Ну а такую вещь, как маску, надеть – это вообще мало кто отважится сделать. Он ведь сколько времени в этой штуке проходил? Почти сросся с ней. Вообще, по-хорошему, его бы нужно было с ней вместе и сжечь.

– Зачем?

– А вдруг она ему в Нави понадобится? Что, если он без нее до цели своей не дойдет? Не знаю, как ты, а я не хочу отвечать за это.

Подобные речи стали для Марселя совершенной неожиданностью, потому что его друг никогда прежде не отличался особой рьяностью в поклонении славянским богам – может быть, упоминал пару раз, но только и всего. Теперь же историк увидел его с очередной неожиданной стороны и подумал, что многого еще о нем не знает. В историке вдруг проснулся исследователь, почуявший, что появилась возможность узнать что-то новое.

– Ты зря переживаешь, – с нарочитым спокойствием усмехнулся Марсель. – Это у тебя Навь и река Смородина. Кирилл христианином был, к нему ваши ритуалы не относятся.

– Может, и так, – пожал плечами Курьян. – А может, и эдак. По мне – так любому человеку на том свете лишний амулет не помешает.

– Тоже верно, – согласился историк, с удовольствием отметив про себя, что его собеседник перестал хмуриться и снова стал самим собой. – А что, ты хорошо Меланью знаешь?

– Меланью-то? – удивился мужик такой резкой смене темы разговора. – Да уж лучше многих. А на кой она тебе? Понравилась, что ли?

– Возможно. Но не мне. Так что скажешь?

– Ну… – Курьян неопределенно пожал плечами. – Не знаю. Отец ее был известным на всю округу ведьмаком. Знаешь, кто это такие?

– Да, слышал.

– Дочь пошла по его стопам, но больно строптива всегда была. Да и, сам видишь, не из тех, кто мужикам-то нравится. В какой-то момент она обозлилась на всех, что ли. И раньше подарком не была, а в последнее время как с цепи сорвалась – чуть что, за словом в карман не полезет. Может и в глаз дать, если что не понравится. В остальном хорошая баба, хозяйственная. Жалко мне ее.

– Почему?

– Так она небось не девочка уже, а семьи все нет. И вряд ли появится. Меланья гордая, сама никому навязываться не станет.

– Ясно. Что ж, спасибо.

Марсель прошелся по избе с задумчивым видом. Если он правильно все понял, то у них могла появиться проблема в лице влюбленной бабы и его телохранителя, который, скорее всего, не особо задумывался о местных порядках и обычаях. Историк был далек от мысли обвинять мавра в чем-либо, однако имел слабое представление о том, как тот относился к славянскому населению. Считал ли он их равными себе – или же видел в них лишь варваров, поклонявшихся непонятным ему богам? Может быть, стоило поговорить с ним, чтобы уберечь Меланью? С другой стороны, с чего он взял, будто между Мусой и знахаркой что-то есть? Однако шестое чувство подсказывало ему, что дело именно в этом. Постояв в нерешительности некоторое время, Марсель решил все же проведать раненого, чтобы убедиться в том, что их миссии ничто не угрожает. Надев маску и надвинув на лицо капюшон, он вышел за дверь. Снаружи стояла прекрасная погода, и ему вдруг захотелось скинуть с себя надоевшую накидку и прогуляться по окрестностям, но он отогнал от себя эту мысль. Всему свое время, сказал себе Марсель, он еще успеет наделать глупостей, а пока нужно быть осторожнее.

Муса лежал на прежнем месте, но, судя по всему, чувствовал себя значительно лучше. Задумчиво глядя в потолок, он насвистывал какую-то мелодию и производил впечатление человека, который вполне доволен жизнью. В какой-то момент Марсель даже подумал, что ранение пошло ему на пользу – во всяком случае, он раньше не видел его таким умиротворенным. Меланьи в помещении не было, и историк решил, что это к лучшему – все же мужской разговор не предполагал присутствия рядом женщин.

– Как ты? – обратился он к раненому.

– Хорошо, – ответил мавр и слегка приподнялся, чтобы продемонстрировать, что идет на поправку. Однако рана все еще давала о себе знать, и он тут же поморщился от боли.

– Отдыхай, – кивнул Марсель. – Чем больше будешь двигаться, тем дольше мы здесь пробудем.

Историк пытался придумать повод перевести разговор на интересующую его тему, но Муса успел заговорить первым:

– Женщины. Здесь. Какие они?

– А мне откуда знать? – искренне удивился историк, вовремя вспомнив о своей роли священника.

– Говорил, родился здесь, – объяснил мавр. – Думал, знаешь.

– Женщины как женщины, – неопределенно пожал плечами Марсель. – Как и везде.

– Нет, не везде, – покачал головой Муса, мечтательно глядя в окно. – Сильные, большие. Тут. Красивые. Смелые.

– Ах, вон ты о чем. Ну да, не без этого.

Историк вспомнил о том, как африканцы относились к русским женщинам в его мире, и подумал, что с древних времен почти ничего не изменилось – то, что для славянина было естественным, многими другими народами воспринималось как нечто выдающееся. Попытавшись поставить себя на место мавра, Марсель приподнял брови: действительно, Меланья была чуть ли не идеалом красоты – крупная, чтобы рожать детей, мягкая, чтобы любить, белая, чтобы любоваться.