Эдуард Нэллин - Эдатрон. Лесной край. Том 1 [СИ]

Кстати кузнец Кронвильт уже построил себе дом-землянку и теперь доводил до конца постройку кузницы, которую строили по плану Ольта. Между делом он пережигал некондиционные дрова на уголь, готовясь к будущим работам. И это еще хорошо, что пока не было деревенских механиков, Жаго с Вельтом, которые доставали Ольта с постройкой мельницы. А тут еще Брано вечно крутился где-то недалеко с рядом вопросов по бухгалтерии, примитивные основы которой Ольт на свою голову решил ему показать. Теперь еще и Карно прицепится со своей подготовкой бойцов и… Короче дел было выше крыши и не было видно конца этому сумасшествию. А он так мечтал о тихой и комфортной жизни.

Но и бросить все начатое он не мог. Не мог бросить всех этих людей, доверившихся ему, и в нем вдруг проснулись те чувства, о которых он уже и думать забыл. Он много размышлял, лежа долгими бессонными ночами, закинув руки за голову и глядя в потолок, над вопросом, как он мог докатиться до жизни такой. И пришел к выводу, что причиной этого являются окружающие его люди. Что-то они задели в его душе старого циника, все эти крестьяне, охотники, воины и прочие, которые не ругались умными словами, сидя на своих кухнях, не норовили обмануть ближнего своего, стремясь первым ухватить сладкий кусок и вообще не занимались многими делами, которые вызывали у него только презрительную улыбку. Они просто брались и делали свое дело. Плохо ли, хорошо, они не рефлексировали, не думали о последствиях, они просто жили. И делали так не от тупости или недоразвитости, они просто были другие. И наверно поэтому нашли какой-то отклик в его душе и может поэтому и нравились ему. И если в той, разочаровавшей его жизни, он сконцентрировал все полученные им в детстве такие чувства, как верность, честь, бескорыстие и уважение на одном единственном армейском друге, оставив всему остальному человечеству только чувство презрения, то сейчас он принял в орбиту своего расположения всю деревню. Хотя иногда его раздражали их примитивные, по его мнению, желания и стремления. Но злясь на них и ругая себя за мягкотелость, он понимал, что они не сами такими стали, это жизнь их такими сделала. И он, сам того от себя не ожидая, решил сделать их жизнь лучше. Но без фанатизма, что легко дается, то не ценится. Уж эту мысль он запомнил еще из той жизни. Поэтому он не выдавал готовых решений, а подталкивал к ним самих крестьян, стараясь сам оставаться в тени. Хотя и понимал, что у него это плохо получается. Но уж тут как смог, так и построил.

Вот и сейчас на обеде присутствовали Брано, как бы случайно шедший мимо, и Вьюн, который и не скрывал, что его интересует устройство уже почти готового трактира. Что в деревне было хорошо, так это то, что даже в голодный год гостю не отказывали от стола. Что ели хозяева, то подавали и гостю. Ольт был уверен, что зайди он во время обеда в любой дом ему тут же наложат в миску лучшие куски. Хотя он конечно этим не пользовался. То, как готовит Истрил, стало в деревне легендой, а уж для своего любимого сыночка она старалась во всю и с довольной улыбкой вечерами, когда дом наконец освобождался от гостей, записывала новые рецепты.

Сегодня был бешбармак. Ели, как и положено руками, из-за чего у каждого на коленях лежало чистое холщовое полотенце, чтобы вытирать руки. Ели молча. Истрил вообще не была сторонником разговоров за столом и Ольт ее в этом поддерживал. Да и вообще в деревне считали, что еда — это слишком важное дело, чтобы, особенно в весеннюю или осеннюю страду, тратить время на что-то постороннее. Разве что, если это не праздничный обед, во время которого только перебрасывались короткими фразами с просьбами передать соль или блюдо, а основные разговоры оставлялись на послеобеденное время, и вести пустопорожние тары-бары во время такого важного дела, как поглощение еды, считалось дурным тоном. Такое могли себе позволить только маленькие дети.

Ольт знал несколько способов приготовления бешбармака. Но больше всего ему нравился один рецепт, с которым его познакомили в Туркестане, куда его специально пригласили поговорить об одном деле, обещавшим хорошие дивиденды, торговые партнеры. После того, как обоюдно выгодный договор был заключен, довольные хозяева пригласили его отобедать. В зал внесли широкое плоское блюдо, на котором тонким слоем были разложены лепестки варенного в мясном бульоне теста, а на них возвышались горой большие куски нежнейшей молодой баранины. Никаких специй, кроме соли. Только чистый душистый вкус свежего мяса, оттеняемый пресными листиками теста и все. Кому не хватало остроты, тот добавлял ее в бульон, подаваемый к мясу в глубоких мисках. Каждый едок заправлял этот бульон по своему вкусу и запивал им по мере надобности. Именно такой бешбармак и подала Истрил. Правда вместо баранины было мясо молодой лесной косули, но от этого блюдо немного потеряло. Наверно старый гурман Виктор Андреевич и поморщился бы, мол мясо для такого блюда могло бы быть и пожирнее, но Ольт с удовольствием смолотил всю свою немаленькую порцию и попросил добавки. И не он один. Кушать в деревне любили и умели. Вставая из-за стола, Карно притворно сокрушался:

— Ох, Истрил, так готовить нельзя. Оторваться же невозможно, а что я буду за воевода, если буду так нажираться? Брюхо вырастет, что я и в дверь не пройду.

Истрил в ответ только улыбнулась. Ей нравилось, когда едоки ценили ее старания на кухне. Только Ольт не удержался и догрызя попавшуюся сочную косточку заметил:

— Будешь проходить в двери боком… или со своими вояками жирок растрясай.

Карно в ответ только усмехнулся. Брано и Вьюн, не желая задевать начальство, почтительно промолчали на реплику Ольта, но зато хозяйке выложили все заслуженное, не пожалев комплиментов и ее внешности, и ее кулинарному искусству. Это уже вошло в традицию и Истрил, привыкшая к таким восхвалениям и уже переставшая от них краснеть и смущаться, только благодарно махнула рукой, мол поели, поблагодарили, а теперь — свободны.

Обед закончился и тут же как по сигналу дом заполонили бабы со своими дочками. Зал, он же — кухня и столовая, оказался заполнен до предела и все мужское население поспешили ретировалось в комнату Ольта. А то бабы… Они такие бабы, зацепятся языками и будешь искать пятый угол. Особенно доставалось Брано. Истрил с Оли стали убирать со стола и опять накрывать стол для гостей. Будут теперь бабы чаевничать, или скорее отварничать.

Карно долго не засиживался, и по-быстрому решив вопрос об оружии для дружины из запасов, оставшихся после разбойников, ушел. По-настоящему о своих делах они говорили только наедине, оставшись вдвоем. Единственным человеком, который частенько присутствовал на этих совещаниях и чьего присутствия они даже не замечали, считая это вполне естественным — это была Истрил. Ее молчаливое одобрение или наоборот неудовольствие принималось как указание к действию. Перед ней у них секретов не было и наоборот, было к кому обратиться, если возникал спорный вопрос. Ее решение обоими воспринималось безоговорочно.