Эдуард Нэллин - Эдатрон. Лесной край. Том 1 [СИ]

— И что, эти каторжники так и работают только за хлебушек и за помощь семьям? Ведь там у них золото! Много золота! Взяли бы и ушли.

— И куда они пойдут? — Карно посмотрел на него, как на последнего дебила.

Ольт задумался. Нет, что-то он не понимает и, пожалуй, пора на этом остановиться, не будет усугублять ситуацию. Терять только что заработанный авторитет парой глупых слов, сказанных не вовремя и ни к месту… Такого он себе позволить не мог. Лучше сменить тему.

— Так ты пришел в лагерь за хлебом для этих каторжников?

— Ну да. А тут такое… Даже не знаю, как теперь выкручиваться с такой ногой. День, два — еще ничего, продержатся, дичи набьют. Самодельный лук у них есть. Но я обещал весточку от их родных принести.

— Слушай, а давай я схожу. Скажу им, что от тебя. Дорогу ты мне объяснишь.

— Ты? Да как-то мал ты еще, — в сомнении посмотрел на Ольта Карно, — заблудишься еще.

Я?! — возмутился Ольт. — Мама, скажи этому… этому…соседу…

Но Истрил и сама смотрела на него с неодобрением. Ольт понял, что здесь он поддержки не дождется и опять обратился к Карно.

— Карно, ну ты же сам понимаешь — надо. Что подумают кандальники, если ты не придешь? — он нахмурил брови и трагическим шепотом произнес, — что они сделают, если они не дождутся весточки от родных? Ты только представь, жить в лесу, где не видишь никого и ничего, кроме этих деревьев и долбанного золота, жрешь только дичь, которая уже поперек горла и ни кусочка хлеба, и ни весточки от родных, которые может помирают от голода?

Карно смущенно крякнул.

— Ну вообще-то с голоду они не умирают, но трудности и в правду появились. Их родных там местный барон прижал. Дочка одного из каторжников выросла в невесту, в самый сок вошла, вот барон на нее глаз и положил. Сказал, что они должны срочно налог выплатить, а если денег нет, то он дочку в счет налога заберет отрабатывать. Крайний срок — седьмица.

— Большой налог? — деловито осведомился Ольт.

— Да какой налог? Не должны они ничего. Это барон придумал, чтобы Кристу забрать. Все знают, что за отработка ее ждет. Видно совесть взыграла, мог и совсем без слов забрать.

— Мда, интересные тут дела творятся. Теперь-то ты понимаешь, что надо срочно к ним бежать? Сам же говорил — нормальные мужики. Мама, неужели тебе не жалко эту Кристу, этот невинный цветок, который хочет сорвать грубый похотливый барон? Неужели у вас обоих нет ни капли жалости?

Видно у Истрил, как у любой нормальной женщины, жалость, как чувство, была сильно развита и, хотя она с подозрением косилась в сторону Ольта, все-таки каторжники — это не те люди, с которыми без опаски стоит оставлять свою кровиночку, но в конце концов согласилась с ним:

— Ладно, Ольти, ты всегда был добрым сыном. Но только туда и обратно. И если Карно отвечает за этих кандальников…

— Да нормальные мужики, не смотри, что с клеймом. Забитые малость, но это от того, что в бегах.

— Тогда объясняй дорогу. Надеюсь туда не очень далеко. Успею за день туда-обратно? — уже по деловитому заговорил Ольт. Он был уверен, что уговорит этих наивных средневековых лесовиков. Несмотря на весь их ум, им было далеко до казуистики мира, из которого явился он. Собственно, даже и хитрить не очень-то и пришлось. Немного пустить слезу, намекнуть на их жестокость к своему брату-крестьянину и все, дело в шляпе. Еще и оправдываться начали. Даже стыдно немного стало.

Истрил, которая была в курсе всех дел Ольта, насмешливо улыбнулась, услышав, как он расспрашивает про дорогу, но промолчала. Карно же стал добросовестно, во всех подробностях объяснять путь на прииск. Когда все приметы, вплоть до последней кочки, были тщательно разжеваны и вложены в уши мальчишки, они наконец сели пообедать. Доели кабана, оставив внушительный кусок, который Ольт хотел забрать с собой. Затем Истрил снарядила его в дорогу, не забыв забросить в котомку каравай хлеба, и после многочисленных добрых пожеланий и многочисленный напутствий, он, помахав на прощание рукой, отправился в дорогу. Заодно тащил немалый для десятилетнего мальчишки груз. У него появились кое-какие мысли насчет прииска и поэтому он хотел наладить с каторжниками добрые отношения. Поэтому и тащил с собой в мешке, кроме кабанятины и хлеба, лишний нож, две палицы, узелок с солью и, помня в каком виде он застал кандальников в прошлый раз, две постиранных рубахи и пару штанов. Благо этого добра у них теперь было много. Прихватил с собой и полкувшина оставшегося спотыкача.

Шел не останавливаясь, быстрым шагом и не отвлекаясь на местные достопримечательности, только внимательно вглядываясь в подозрительные места. Поэтому вся дорога не заняла много времени, часа три от силы.

Каторжники трудились в поте лица своего, пыхтя и ругаясь тащили к речке носилки с золотоносным песком, поэтому не сразу заметили усевшего на отвал с пустой породой мальчишку:

— Мужики, не подскажете, как пройти в библиотеку? — классика — она такая… классика. В любое время и в любом мире.

— А? Что? — встрепенулись бывшие кандальники. — Ты кто? — И на всякий случай потянулись к суковатым дубинкам, лежащим поодаль.

— Я почтальон Печкин, принес известия от вашего мальчика. — выдал Ольт еще один перл. Он нес всякую пургу и сам удивлялся несдержанности своего языка. Все-таки сказывалось однобокое общение с росомахами, да и возраст давал о себе знать. — Бросайте ваши дубинки. Я вам лучше принес. Спокойно, спокойно, мужики, меня Кривой прислал, с хлебушком.

— А, так бы и говорил, а то пошалун какой-то. А что за известия, от какого еще мальчика, сына что ли? — успокоились каторжники.

— И от сына тоже. Но все потом, а сейчас мешок примите, а то все руки оттянул, проклятый. Только осторожно, а то там спотыкач в кувшине, не разбейте.

— О! — повеселели мужики. — Спотыкач, сто лет не видели. Что это Кривой расщедрился? И чего он сам не пришел? И… О! Смотри тут и нож есть! — мужики с немного ошарашенным видом вытаскивали из мешка подарки. Рубахи и штаны привели их в экстаз. А когда увидели соль, так вообще чуть не прослезились. Соль здесь была в буквальном смысле на вес золота.

Ольт чувствовал себя дедом Морозом и, что греха таить, ему было приятно. Его просто приводило в умиление простота и прямота местных. Отбросив дела в сторону, тут же уселись праздновать. Спотыкач развязал языки суровым таежным мужикам и Ольт узнал много интересного. Ему все было интересно. Он слушал и мотал на ус любую мелочь, что могла помочь ему в познании этого мира. Прощались они уже не просто знакомыми, а хорошими друзьями. Единственное, что на короткий миг омрачило веселье, это новость о дочке одного из них. Вельт, так звали этого каторжника, нахмурился, но Ольт предложил не думать об этом, а рассказать, как добраться до их деревни. Это решение пришло к нему спонтанно, когда он узнал все обстоятельства их жизни. Наверно стоило повременить и еще раз все обдумать, взвесив все «за» и «против», но еще в той жизни он отличался быстротой и решительностью, что часто помогало ему в решении проблем, а сейчас, обладая детским телом, которое порой самовластно вело себя в соответствии с возрастом, он просто не мог удержаться и предложил бывшим каторжникам перевезти их семьи в лагерь разбойников. Все ближе будут. А условия жизни немногим отличаются от их нынешних. Что деревенские избушки, что землянки разбойников — те же яйца, только вид сбоку. Даже получше будут, и главное — не придется налогов платить. А огороды можно и здесь развести. Единственным условием поставил сохранение секретности, чтобы никому и никогда ни слова о прииске, мотивируя это тем, что если кто-то из посторонних узнает о нем, то им тут не жить и придется опять подаваться в бега. Жить, прячась от стражников, боясь каждого кустика, мужикам не улыбалось, и они клятвенно пообещали, что ни-ни. И странное дело, почему-то им верилось. Да ради того, чтобы жить вместе со семьями, не скрываясь хотя бы от родных, они были готовы на все. Так что, хотя Ольт взвалил на свои плечи еще одну обузу, назад он шел с легким сердцем. Правда все эти разговоры заняли немало времени, поэтому к лагерю он подходил уже в сумерки.