Харольд Ковингтон - Очищение

Парень Аннет, высокий и красивый юноша в тёмном костюме по имени Эрик Селлерз, схватил её за руку, боясь, что она упадёт.

— Аннет, мы должны идти, — сказал он тихо, и нежно, но решительно отодвинул девушку от могилы.

— Ещё не всё, — сказала она.

— Я знаю, — мягко проговорил Эрик. Он прекрасно понимал, что Аннет в действительности имела в виду. — Но так заведено. Сейчас тебе нужно уйти и побыть с родителями. Ты нужна им.

Аннет, не сказав ни слова, повернулась и пошла прочь от могилы. Она не плакала за всё время погребения. После одной истерики в объятиях Эрика, когда они услышали эту новость, она вообще не плакала. Аннет подошла прямо к своей рыдающей и убитой горем матери, Лоррейн. Молча взяла руку матери из руки отца и повела её обратно к ожидавшим чёрным лимузинам, стоявшим вдоль засыпанной гравием кладбищенской дороги. Казалось, что ни одного из почти сотни других людей, присутствовавших на похоронах, даже не существовало. Аннет прошла мимо всех, и никто её не побеспокоил.

Рей Риджуэй смотрел вслед жене и дочери. Это был мужчина среднего возраста, безукоризненно выглядевший, в дорогой одежде от Армани и с безупречной прической. Он гордился тем, что в своём возрасте не нуждался ни в рогейне, ни в виагре, а его зубы были как у молодого человека — белые и ровные, блестящие и без единой коронки. Риджуэй был генеральным директором Континентального банка, старшим партнёром в наиболее успешных брокерских фирмах на Западном побережье и играл ключевую роль в финансовом мире.

Риджуэй только что сделал ошеломляющее открытие, как и многие богатые и влиятельные люди на протяжении тысячелетий в какой-то момент своей жизни: что он не в силах обмануть смерть. Дочь Рея была мёртва, и ему не с кем было провести переговоры или заключить сделку, некому было пригрозить, подкупить или повлиять, и ничто не могло всё исправить. Формально Джан даже не была убита, а покончила жизнь самоубийством. Здравый смысл и опыт жизни в настоящей Америке говорили Рею с полной ясностью, что человек, виновный в смерти дочери, совершенно недосягаем, и с ним ничего нельзя поделать. Потеря младшего ребенка до глубины души потрясла Риджуэя, и его сердце леденил страх за старшую дочь.

Он махнул молодому Селлерзу. Этот мальчик понравился Рею с самого начала, как настойчивый и умный молодой человек, выбравший техническую карьеру, и он был благодарен Эрику за избавление от опасений за будущее Аннет. Рей чувствовал, что даже в своём юном возрасте ребята создали прочную пару и, возможно, останутся ею, раз решились на этот шаг. Джан, вот кто сводила с ума его и Лоррейн весь прошлый год.

— Эрик, Аннет… как она? — с тревогой спросил Рей юношу.

— Я не знаю, сэр, — откровенно признался Эрик. — Она не хочет говорить со мной.

— И со мной. Я пытался. Попробую ещё раз сегодня вечером, — поделился Рей.

В тот же вечер он сделал ещё одну попытку, попросив Аннет зайти к нему в кабинет в их особняке в Уэст Линн. Дочь присела на диван в том же чёрном траурном платье с похорон.

— Мама не хочет принимать снотворное, — сказала она. — Она говорит, что никогда не будет принимать что-нибудь снова. Думаю, это понятно после того, что случилось с её последним лекарством. Но, по-моему, мама уснёт. Она вымотана. Правильнее сказать «опустошена».

Рей налил себе изрядную порцию «Джека», сознавая мрачную иронию в поглощении снадобья, которое убило его дочь, чтобы заглушить своё горе от её смерти, но ничего не сказал. Он знал, что Аннет тоже уловила эту иронию, но спросил:

— Чертовски подходящий повод, чтобы в первый раз спросить, а ты не хочешь глотнуть? Ты ещё не пробовала выпивать?

— И не думала начинать, — ответила Аннет.

— Умное решение, — одобрительно кивнул отец. — Ну, тогда все твои поступки умные. Хотел бы я, чтобы твоя сестра была такой же рассудительной.

— Папа, не нужно ходить вокруг да около. Поступки Джан были просто идиотскими. Она была склонна к саморазрушению, у неё не было чувства собственного достоинства и никакой внутренней силы. Она позволила подростковому страху овладеть собой, просто плыла по течению, и это её убило. Джан связалась с наркотиками и с черномазым, да ещё и одновременно. Если это не классическое определение саморазрушающейся личности, то я не знаю, что это такое.

Рей странно посмотрел на неё.

— Что за лепет? Ты набралась у матери из её сотни книг о самопомощи и причудах, не говоря уж о телевизоре. Но твой расизм для меня новость. Откуда он взялся?

— Папа, откуда всегда берётся расизм? — спокойно ответила дочь. — От тесных и постоянных знакомств с чёрными.

— Вот как? И со сколькими чёрными ты тесно знакома в Эшдаунской академии? — спросил Рей. — С тремя? Четырьмя?

— Одного оказалось достаточно, — холодно ответила Аннет. — Слушай, папа, может, мы пропустим твои вступления? Или вспомним одну из твоих любимых поговорок «Не писай мне на спину, говоря, что идёт дождь». Я уверена, что все белые в нашей стране это знают, пусть даже они слишком запуганы, чтобы говорить об этом вслух. Никакие это не афро-американцы, а ниггеры, черномазые. В любом случае они нам не равны и никогда не будут. Без программы защиты они не могут даже шнурки завязать, да и то не очень хорошо. Так что ты хотел мне сказать?

Риджуэй ошеломлённо посмотрел на дочь.

— Ладно, ладно, перенесём глубокий политический и философский спор о разнообразии и мультикультурализме на другой раз. Да, ты права, мы все знаем в глубине души, что, несмотря на всё сказанное и сделанное, они действительно ниггеры, и никогда не будут другими. Но факт тот, что общество больше не допускает эту точку зрения. Я всегда думал о себе как о достаточно умном человеке, но признаюсь тебе, что ума не приложу, как мы очутились в таком…… ну, там, где находимся, и нужно это признать.

Дело в том, Аннет, и я хочу быть уверен, что ты полностью понимаешь, что нравится нам это или нет, но мы должны жить в мире, каков он есть на самом деле. На протяжении веков в обществе всегда действовали определённые правила, по которым должны были жить мужчины и женщины, и я имею в виду неписаные законы. Однако всегда существуют определённые люди, которым по общему согласию разрешено презирать или не обращать внимания на эти правила, пока они делают это в определённых общепризнанных, хотя и непроизносимых вслух, рамках. Этот Фламмус — один из них. Нынешнее общество решило, а по каким причинам я не буду даже пытаться размышлять, что высокие мужчины с чёрной шкурой, умеющие стукать мячом по деревянному полу, относятся к политически охраняемому виду. Фактически Фламмус защищён от последствий своего поведения. Дело в том, что кроме нескольких случаев баловства с наркотиками, чего мы не сможем доказать, его поведение не только не является незаконным, но, как это ни удивительно, подаётся как часть его общественного образа.