Михаил Ланцов - Фельдмаршал. Отстоять Маньчжурию!

Генерал Оку осторожно выглянул из окна полуразрушенного здания и устремил свой взор на здание вокзала. Окна уже были выбиты. В них то и дело мелькали люди. Вспыхивали задорные огоньки выстрелов.

Вот японский отряд числом до батальона поднялся в атаку.

— Банзай! — хором закричали несколько сотен глоток.

Русские им ответили мерным перестуком пулеметов. Генерал легко заметил эти адские машинки.

Вот на помощь в считаные секунды изрядно потрепанному батальону подоспел еще один.

Свист гудка, и бронепоезд протянул немного вперед, выглянув из-за здания вокзала боевым вагоном. И сразу же два его пулемета и пушка вступили в дело. Минуты не прошло, как оба наступающих батальона были вынуждены откатиться, практически прекратив свое существование. От каждого осталось едва по роте.

Бронепоезд тоже пострадал.

В боевой вагон попал снаряд от японской пушки. Хорошо что не граната, а шрапнель, поставленная на удар. Тонкие внутренние переборки и деревянная обшивка не допустили ни рикошета шариков, ни обширных жертв.

Дело сделано, и состав пыхтя втянулся за здание. Конечно, орудие, ударившее в боевой вагон, уничтожено, но зачем подставляться просто так? Мало ли, выкатят снова да ударят? Видимость из боевого вагона-то не лучшая. Не отследишь.

Генерал тяжело вздохнул и аккуратно покинул свою наблюдательную позицию. Организовать контрудар и выбить русских с вокзала не удалось.

Подбежал вестовой.

— Что? — раздраженно произнес Оку.

— Срочная депеша, — произнес он и передал конверт.

Генерал вскрыл его, пробежал глазами и посерел лицом. Его штаб паниковал. Судя по донесениям с северных постов, русские предприняли массированное наступление вдоль железной дороги. И скоро на помощь этому десанту подойдут подкрепления. В то время как основные силы второй японской армии находились в десяти-пятнадцати километрах южнее. Они блокировали гарнизон порта Дальнего и в разумные сроки подтянуться не могли.

Сколько у него было войск здесь, в Цзиньчжоу?

До начала сражения в самом городе стояли два полка. Сейчас же, судя по всему, осталось от четырех до пяти батальонов. Совокупно. Да и те распределены по городу. С севера город прикрывал еще один полк, но его, судя по всему, больше нет. Плюс северо-восточнее, возле Бицзыво, стояли еще шесть батальонов, но вряд ли они смогут что-то сделать в текущей обстановке. Да и связь с Бицзыво только вестовыми, а там не ближний свет.

Как поступать дальше, он не знал. Отходить из города? Но ведь на складах накопились большие запасы продовольствия и боеприпасов. Без них его армия не в состоянии сражаться больше пары дней. А драться за него было нечем. Наличных войск здесь и сейчас просто не было в достаточном количестве. Эти же бросить в атаку — только людей погубить. Хотя, может быть, если получится навалиться сразу со всех сторон и захватить эти бронепоезда, то у него еще оставался шанс удержать город.

Он тяжело вздохнул и принялся отдавать распоряжения. Требовалось подтянуть к вокзалу все доступные силы. Что было непросто. А раздражение в нем накапливалось с каждой минутой. Глупо, как все-таки глупо получилось. Никто и не ожидал от Куропаткина такой выходки. Хотя о каких-то там блиндированных поездах разведка давно докладывала. Их строили в Харбине и Хабаровске, практически не таясь. Глупо и смешно, если бы не так обидно. А ведь как было удобно! Корабли подвозили грузы сюда, в Цзиньчжоу, уже отсюда их по железнодорожным путям везли южнее, к блокирующей порт Дальний армии…

Июнь 1904 года стал в Порт-Артуре месяцем грандиозных потрясений.

10 июня контр-адмирал Витгефт вывел эскадру на прорыв во Владивосток. Но, заметив на горизонте противника, развернулся и с чистой совестью вернулся на базу. Куда же военному флоту идти? Там же враги!

Генерал Куропаткин держался в стороне от дел своих соседей в Порт-Артуре. Своих проблем хватало. Но проигнорировать такой промах не мог. Тем более что сейчас ему ведь потребовалось участие флота. Можно и без него, но нежелательно. Поэтому, вытащив адмирала Алексеева из Харбина, насел на него, убеждая подписать план военной операции.

Надо сказать, адмирал сопротивлялся.

Причина проста. И если по сухопутной составляющей никаких сложностей не имелось. В ней Алексеев ничего не смыслил, да и Куропаткин смело брал на себя любую ответственность. То вот по морской части, в представлении адмирала, предлагался форменный ужас. Дошло даже до криков, что Куропаткин сумасшедший, который сует свой нос не в свое дело и так далее.

Но обошлось. Адмирал все подписал и в подавленном настроении удалился в Харбин. Причина к тому была самая что ни на есть веская. Оказалось, что его любимчик контр-адмирал Витгефт та еще сволочь. Во всяком случае, таковым его выставил Куропаткин, сославшись на то, что он вместе с ним работал на одних и тех же кураторов. То есть Витгефт просто использовал Алексеева для достижения своих целей. А потом, достав заранее подготовленную бумажку, начал радовать адмирала деталями. Правильная подача информации имеет очень большое значение, поэтому уже через полчаса адмирал Алексеев был уверен в том, что Витгефт умышленно позволил японцам в начале войны уничтожить крейсер 1-го ранга «Варяг» и канонерскую лодку «Кореец». Да и вообще — действовала «эта сволочь» исключительно в интересах японцев. Например, совсем недавно, 10 июня, вместо выполнения приказа саботировал его, вернувшись в Порт-Артур под надуманным предлогом. «Даже не попытавшись». Ну и так далее и тому подобное.

Убедившись, Алексеев пришел в ярость. Он так ценил Витгефта, так ценил… Что тем же вечером приказал разоружить и посадить на гауптвахту, где и дожидаться трибунала. И никакие заслуги не помогли. Ничего не помогло.

В сущности, может быть, Алексеев и не воспринял так остро заявления Куропаткина. Кто он ему? Бывший враг и временный союзник? Но после того странного разговора в апреле Алексеев начал самым пристальным образом следить за ним. В отличие от великих князей, курировавших Алексея Николаевича из Санкт-Петербурга, адмирал сидел здесь же, на Дальнем Востоке, а потому и возможностями обладал не в пример большими. Это позволило ему довольно быстро установить факт интенсивной переписки между Куропаткиным и Марией Федоровной, что говорило о многом. Вряд ли вдовствующая императрица обменивалась бы многостраничными письмами с генералом из чуждого ей лагеря. Да и вообще — слишком много всего говорило о том, что Куропаткин не только перешел из одного лагеря в другой, но и его там вполне приняли. Алексеев даже заподозрил, что Алексей Николаевич специально вошел в сношения с бунтовщиками, чтобы, сдавая их, стать полезным. Какой же из этого вывод? Правильно. Адмирал постарался войти в кильватер Куропаткина и следом проскочить в самый влиятельный политический клан Российской империи. Он же ни к какой крупной политической группировке не принадлежал, что считал большим упущением. Поэтому, узнав, что Витгефт им попользовался для достижения своих целей, отреагировал не столько эмоционально, сколько конъюнктурно.