Юрий Семецкий - Poor men's judge [СИ]

Вновь прогулявшись между рядами, Оливер остановился у окна так, что перед внимательно смотрящими на него учениками предстал лишь темный силуэт. И класс услышал давно известные максимы, вдруг прозвучавшие свежо и остро:

— Настоящих леди и джентльменов в любой стране крайне мало, что, безусловно — благо. Но полное их отсутствие гарантированно губит страну. Джентльмен — этот тот самый цадик, на которых держится мир, и о которых так любят поговорить иудеи.

Как вы теперь понимаете, уделом талантливых недоучек становится как максимум, бунтарство. Их не учили тому, что я пытался в течение долгих лет в вас впихнуть.

Запомните: все удачливые революционеры так или иначе получили соответствующую подготовку, что бы ни говорилось в их официальных биографиях. Как вариант, джентльмены безмолвно стоят за спинами рвущихся к успеху революционеров, держа их сердца в своих ладонях. Сити было есть и будет центром мира, и так пребудет вовеки.

Там, где правит Ее Величество, революционеров не бывает. Все остальные удачливые мятежники, то есть французские, немецкие, российские, гвинейские и так далее — выходцы из более или менее интеллигентных семей, обученные нами или по нашим пособиям.

— А американские? — последовал вопрос.

— В Соединенных Штатах водятся маргиналы и экстремисты, но революционеров там нет, не было, и быть не может, — ответил преподаватель.

— Почему?

— А вы не обращали внимания, что ВСЕ американские президенты так или иначе несут в себе кровь короля Иоанна Безземельного? — вопросом на вопрос ответил преподаватель. И, не дожидаясь реакции еще раз удивленного класса, продолжил:

— На завтра подготовьте мне аргументированные ответы, почему потерпел неудачу нигерийский подполковник Бука Сука Димка. Что он сделал правильно, и где ошибся.

И помните всегда: недоучка в нашем сложном, пронизанном массой взаимосвязей мире — обречен. Постарайтесь достойно ответить на экзаменах и совершенствовать свои знания всю жизнь, — закончил урок преподаватель.

Значительно более точные выводы о происходящем в Подгорном Крае, причем намного раньше, сделали — да кто бы сомневался? — они, пикейные жилеты из самого лучшего города у самого синего моря.

Время идет, и кафе, в котором о хребет Мони регулярно ломали кии, уже не то. Давно никто не носит пикейных жилетов. Люди поменялись, но не в главном. Поговорить в кафе за жизнь по-прежнему любят многие.

Профессор еще не приступал к осваиванию гранта по изучению феномена Вояра, мистер Френсис также не помышлял о лекции с использованием образа нашего героя, но старики, предпочитающие со вкусом выпивать у моря, предвидели многое.

— Какие старики? — спросите вы меня. — Старикам сейчас не хватает денег заплатить за квартиру, какое уж тут кафе?!

И я отвечу: они бывают разные, старики Черноморска. Некоторые за свою долгую жизнь стали своего рода ходячими энциклопедиями по методам и средствам выживания. Они с успехом уворачивались от загребущих ручонок бог знает какой по счету шайки жуликов и воров, и потому могут себе позволить …

Уже в середине мая, когда фонари так красиво просвечивают малахитово-зеленым светом сквозь цветущие каштаны, дядя Сема отложил в сторону газету, и, вздохнув, высказался:

— Я им теперь даже не сочувствую.

— Почему?

— Бесполезно, — сказал Семен Семенович, и махнул рукой.

— Почему? — прервав шахматный блиц, спросил с соседнего столика его многолетний партнер Арон. О ком идет речь, Арон понимал с полувзгляда.

— Я знал эту семью, Арон. И я таки хорошо знал дедушку этого молодого человека. Он из ребят Григория Евсеевича, вы помните, семья из Елисаветграда.

— Тогда остается только понять, чего ради Вояры влезли в это тухлое, пахнущее большими потрясениями дело.

— Мне кажется, кто-то сильно оскорбил эстетические чувства молодого человека, и он теперь желает сделать мир чуточку лучше.

— Если так, то да, — согласился Арон. — Какой нам смысл сочувствовать дохлым недоумкам?

Если в чистом поле вдруг натоптали дорогу, и поставили указатель со словами: «Пункт приема граждан», не удивляйтесь. Ненужных ей более граждан власть переводит в категорию вторсырья, относясь к ним, словно люди вдруг превратились во что-то, имеющее лишь остаточную ценность. Так относятся к стеклотаре, макулатуре, металлолому, отработке масел и прочим вторичным ресурсам.

На самом деле, стыдливое и уклончивое название «пункт приема граждан» подразумевает, что перед вами лагерь беженцев. Но во имя сохранения общественного спокойствия, некоторые будоражащие воображение слова произносить не велено.

Никаких беженцев нет — мы просто принимаем граждан, решивших пожить в чистом поле. Гражданской войны — нет, есть отдельные случаи терроризма. Геноцида русских нет — случались отдельные досадные инциденты. Реставрации капитализма не было — кругом благолепие, социальная гармония и демократия. Это — азбука пропаганды.

В то лето пункты приема граждан росли как грибы после дождя. Пункт приема граждан, это даже не лагерь беженцев, все значительно хуже, это место, где государство собрало людей, которых, вообще-то планировало убить. Убить руками горных дикарей, ошалелых от внезапно свалившейся на них свободы убивать. Но, к дикому разочарованию власти, некоторым русским удалось из-под топоров убежать. Теперь они в пункте, организованном для их приема.

В пунктах приема граждан собираются те, кому действительно некуда деваться. Прочие стараются добежать до родни, друзей и знакомых. Люди у нас намного добрее государства, внезапно ставшего всеобщим врагом. Люди — примут.

Ряды выставленных по линейке разномастных палаток. Частично армейских, частично изготовленных из того пластика, что идет на навесы для торговых точек и автомобильные тенты. Несмотря на поднятые пологи, там форменная душегубка, а зимой можно просто сгореть или задохнуться от дыма разномастных буржуек, которые когда-то ставились в вагоны для перевозки восьми лошадей или взвода солдат.

Дорожки. Частично это наскоро сколоченные из досок настилы, частично — гравийная или вовсе песчаная отсыпка, судьба которой — быть втоптанной в грязь после первого дождя.

Несколько криво поставленных фонарей на бетонных тумбах, строительные бытовки, приспособленные для администрации. Запах казенной еды, лицемерная забота. Хлорка, выедающая глаза и запах фекалий из неглубоко отрытых отхожих ям.

Выражение неприкрытого презрения в глазах то ли администрации, то ли надзирателей. «Когда же вас черти утащат?!» — легко читается на казенных лицах.

Без-на-де-га… Жа-ра… Тоска… Короче, классическое состояние депривации и отчаянной беспомощности, когда человек начинает жалеть, что еще жив. Когда думает: «Чем такое, лучше бы меня застрелили, или, хотя бы ткнули ножом».