Юрий Семецкий - Poor men's judge [СИ]

Потом людям рассказали о силе действия и силе гордости. Упомянуть об этом необходимо, но за недостатком времени и обилием узкоспециальной терминологии от подробных разъяснений я, пожалуй, воздержусь.

Затем бойцы ополчения с оружием в руках приняли присягу на служение народу. Заметим, не стране или Правительству, но именно народу, как это было в незабвенном 1918 году.

Во время краткого боевого слаживания, у воинов Народного ополчения закономерно появились вербальные штампы — специфические речевые обороты, понятные только своим.

И однажды, вместо вечерней поверки состоялось общее построение. На наскоро сколоченном помосте появился несуразно молодой лейтенант в выгоревшей полевой форме, и произнес: «Товарищи! …».

Через пару минут случилось то же самое, что случалось, когда на трибуне оказывался низенький скучный человечек с залысинами и бородкой-клинышком, или весь затянутый в кожу, сверкающий стеклами круглых очков трибун и глашатай Мировой Революции, или… Или любой из сколь-нибудь значимых вождей и ораторов последних двух веков.

Люди сжимали руки, смеялись, плакали, готовы были взлететь в небо от охватывающей их гордости и грандиозности будущих свершений. Между тем, слова были совсем обычными. Думаю, что человек, не понимающий сути происходившего, механики единения толпы и оратора, даже прослушав запись, так ничего бы и не понял.

Следует предупредить: гнуть волю вооруженных людей — смертельный номер. Настолько рискованный, что такое даже в цирке не показывают. Без оружия — толчок к инициации дан не будет.

Вот и все. С момента, когда Виктор сошел с трибуны, можно было считать, что новые подразделения Ополчения встали в строй.

Итак, в итоге трудов нашего героя на пустом ранее месте возникла новая общность людей, скрепленная:

а) Общим врагом.

б) Общей идеологией. Поначалу, как это всегда и бывает, навязанной, но в дальнейшем ставшей частью души любого ополченца.

в) Языком, употребляемым только в данном сообществе. Ополченцы почувствовали себя «особенными» и отделились от окружающего мира.

г) Благодаря трудам и авторитету командира, психика бойцов трансформировалась. Уже через неделю она была способна отторгать, блокировать любые попытки внедрения ментальной заразы.

Рождение и перерождение, постриг и коронация (причем неважно, кого — вора в законе или настоящего монарха), идущее от сердца принятие религии или идеалов коммунизма — это всегда ломка, уничтожение паттернов и преображение души. Если это идет от сердца и ума, боль может быть и сладкой, как радость первого свидания.

Если оно получилось силою обстоятельств, могут быть варианты и гнусные побочные эффекты, особенно если перерождение наступает в результате насильственных деяний третьих лиц. Проще говоря, боли, крови, пожаров, голода и безнадежности.

Приняв образ бойца, люди вынужденно подгоняют под него свою душу. Получается с кровью. В итоге, некоторые товарищи бормотали забытые еще в детстве молитвы. Кто-то каялся перед товарищами, очищаясь и возрождая душу. Бывало и так, что кто-то шел сводить счеты с жизнью в ближайшем овражке.

Пару дней спустя после митинга, Фролов неожиданно пришел к Виктору с бутылью вина. Не спрашивая разрешения, разлил. И сказал вместо тоста:

— Кто же, парень, теперь грехи твои отмолит, а? Сегодня — еще двое. И хоть знал я их как не самых хороших людей, но все же души живые. А ты им устроил как в детской сказке про падение Алисы в кроличью нору. Командир, ты хотя бы помяни их грешных.

Осушив стакан, Виктор поморщился, но ответил:

— Если не так, трупов будет больше. Помнишь, мы с тобой написали: «Мы, русский народ, в целях образования более совершенного Союза, утверждения правосудия, обеспечения внутреннего спокойствия, организации совместной обороны, содействия общему благосостоянию и обеспечения нам и нашему потомству благ свободы, учреждаем и принимаем этот Основной Закон обновленного Союза Республик…».

— Не только мы, весь Совет!

— Речь о нас с тобой. С тех я потом… Подпись ставил?

— Да, — вдруг опустил глаза Фролов.

— Надо исполнить, Васильевич. Нам с тобой — особо.

Принесенное Фроловым вино и ночной разговор так разбередили душу, что даже самый свирепый аутотренинг не помог. Нет, сон-то пришел, но лучше бы так не засыпать никогда.

Сначала перед глазами Виктора вспышкой появилась старая хроника: истощенные, почти падающие от голода женщины, тянущие с Невы санки, где стоят полные воды бидоны. Их глаза, окруженные синеватыми тенями, казалось, вымораживали душу. Сделав попытку, схватить облепленную мерзлым льдом веревку, Виктор проснулся в первый раз.

Выпив воды, сделал дыхательную гимнастику, и снова заснул. На сей раз подсознание подкинуло еще более гадкий сюрприз. Причудливо путая виденное наяву и в кино, alter ego отрывалось по полной. Виктору вновь привиделась дорога, полная брошенных машин, одичавшие собаки на обочине, деловито обнюхивающие изуродованные, раздутые весенним теплом трупы. Взгляд заметался, и упал на торчащий из глубокого кювета багажник «Жигулей», из разверстого нутра которого улыбалось обезображенное лицо той, которую он когда-то был готов назвать единственной.

После второго стакана вина Морфей слегка сжалился, и показал питерскую помойку и голодных стариков, стыдливо сжавшись, копающихся в мусорных контейнерах. И тут же, явно для контраста пошли кадры с жирными, обрюзгшими от обжорства попами, жадно лакающими вино из золоченых чаш.

Созерцание смертного греха сменил новый кошмар: разрушенные, как после бомбежки предприятия и стоящие на тротуарах кучки проституток. Кости русских воинов во всех уголках мира — среди обезображенных дефолиантами джунглей Вьетнама, в саваннах и редколесье Анголы.

Понемногу рыжая африканская почва сменилась ледяной пустыней и вмерзшей в лед собачьей упряжкой. Ее сменил вид на колышущиеся в зеленой бездне корпуса кораблей с обвитым водорослями такелажем. От облегчения, Виктор вновь проснулся, поняв: ничего страшного. Просто экранизация любимого им стихотворения Киплинга, «The Song of Dead». Мрачное величие чеканных строк воплотилось в странные видения под влиянием запредельной усталости и пары стаканов вина.

Впрочем в том, что «If blood be the price of admiralty, Lord God, we ha` paid it in», сомневаться не приходилось.

Доклад капитана Кузовлева о командировке в ближайший к Автономии областной центр, свелся к одной фразе:

— Товарищ лейтенант, ваше приказание выполнено.

Потом капитан перевел дух, и уже нормальным голосом добавил.

— Все, как ты говорил. Даже как-то страшно. Мандат за твоей подписью приняли без звука.