Юрий Семецкий - Poor men's judge [СИ]

— Садись.

Кузовлев обессилено плюхнулся на стул. Виктор с иронической улыбкой посмотрел на своего бывшего командира, и приступил к чуть более подробным расспросам.

— Транспорт?

— Восемьдесят «Уралов 4320» с водителями. Но мальчишки числятся командированными, должны вернуться.

— Оружие?

— По списку. И даже немного сверху.

— Продовольствие?

— Сколько влезло в транспорт. Все продукты — длительного хранения, так что…

— С зеленью уже решили, — не обратил внимания на жалобу Вояр. Выглядел Виктор не лучшим образом. Голубые круги под глазами, бледное лицо, слегка замедленные движения. Однако, судя по очереди в приемной, поддаваться слабости не собирался.

— Теперь рассказывай, кого попросили придавить.

— Цыган и местный криминал, как ты и предсказывал. На все про все потратили шесть часов. Криминал нейтрализовали адресно, по списку. Цыган — вместе с застройкой. Взяли с Рудгормаша тяжелые бульдозеры, поставили оцепление, и через пару часов там никого и ничего не было. Подросткам наркоту больше никто не навяжет и на иглу не посадит.

— Свободен, капитан.

— Есть! — ответил Кузовлев, и его буквально выбросило со стула. Но уже выходя, в дверях, капитан остановился, сделал четкий поворот налево-кругом, и осведомился:

— Командир, почему у нас все получилось?!

— Потому как, Гена. По хорошему, это не твой уровень компетенции, но если хочешь знать, придется задержаться, — глядя капитану в глаза, тихо ответил Вояр.

От непрерывного голосового напряжения сели связки, и теперь лейтенант изъяснялся медленно, словно нанизывая слова на длинную нить. — Понимаешь, сейчас в стране проживают две основных категории граждан: шибко умные и полностью бесхребетные.

Перехватив недоуменный взгляд Кузовлева, Виктор добавил:

— Жителям бывшей Страны Советов остро, срочно, практически по жизненным показаниям, необходима тотальная позитивная реморализация. По Стругацким, если читал. Только вот, спутников с гипноизлучателями у меня нет, потому придется по старинке.

Нажав одну из кнопок на допотопном селекторном пульте, Виктор попросил пригласить Берни.

— Ты, я так понимаю, приехал сюда клеветать на старого знакомого? — с порога спросил Вояр.

— А то! — совершенно не смутился военный корреспондент Таймс. — Редакция считает, что по причине личного знакомства, ты будешь откровенен с корреспондентом Роджерсом более, чем с кем-нибудь другим.

— Берни! — расплылся в улыбке Виктор. — Ты как нельзя вовремя. У меня как раз открылась вакансия руководителя пресс-службы. Это не уронит твое драное лордское достоинство?

— Я могу надеяться, что на твоей службе мне не придется голодать, собирать окурки у мусорных баков и питаться картофельной шелухой? — вернул улыбку Роджерс.

— Можешь! — жирным голосом бывалого работорговца пообещал Виктор. — По стаканчику в знак того, что договорились?

И приводя присутствующего при сем капитана в состояние крайнего смущения, оба собеседника искренне расхохотались, после чего приступили к наполнению стаканов. Отсутствие льда никого не взволновало, так же как и то, что пить было решено совершенно левый кизлярский коньяк.

Между делом, Виктор попросил:

— Берни, я ныне могу только шипеть. Можешь объяснить капитану про то, почему мы обречены на успех? Тем более, ты же теперь руководитель пресс-службы. Вот и разъясняй.

— Так я и сам толком не знаю, — попытался пошутить Берни, напоролся на разъяренный взгляд синих глаз Виктора, и сдался. — Ну чего сразу так-то? Расскажу, конечно. Хотя, капитанам и не положено.

Кузовлев густо покраснел и едва не подавился коньяком. Даже разговаривая на русском, Берни демонстрировал мастерское владение голосом, интонацией и позой. Несчастный Кузовлев неожиданно для себя стал готов исполнить все, что потребует странный знакомый командира, противоречить которому вдруг стало немыслимо.

Но тот вдруг отвел глаза в сторону, и извинился:

— Простите, Геннадий, я, кажется, слегка переборщил.

И наваждение прошло. Не дожидаясь нежелательных выводов, или оскорбления действием, Берни сказал:

— То, что вы видели Геннадий — всего лишь иллюстрация к тому, что вы сделали на практике. Явившись с мандатом от ополчения, Вы стали в глазах местных руководителей представителем непреодолимой силы, своего рода стихийным бедствием. Возрождающейся Советской властью. Нечто подобное я только что вам демонстрировал, имитируя присоединение к авторитету вашего командира.

Ты и вправду извини, Гена, — прохрипел Виктор. И Кузовлев понял, что холодное спокойствие, отрешенность, точность в словах и интонациях, которые он с гордостью демонстрировал во время командировки — все суть данное взаймы, на время. Или вообще — результат внушения. Не его. Чужое. Стало до слез обидно.

— Отвлекись от обид и послушай, — сказал Берни. — Если бы тебе не помог Виктор, из командировки бы ты не вернулся. Понятно?

— Понятно, — в голове капитана с хрустом встали на место все части головоломки.

— Дальше слушать будешь? — чуть слышно прохрипел Виктор.

— Да.

— Давай, говори, Берни, — с облегчением произнес Вояр, и откинул голову на высокую спинку кресла.

— Вам это действительно пригодится, Геннадий, — мягко произнес Барни. — Крушение СССР уникально тем, что в этой истории главную роль сыграло предательство.

История давно управляема, но до сей поры предательство никогда не становилось фактором эвоюционного общественного процесса.

Следовало бы начать с анализа русских реалий 19 века, когда окончательно перестала существовать тайна исповеди, а доносительство — объявлено добродетелью. О милых русских традициях общения с людьми как со скотом, можно рассказывать долго, но это был всего лищь фундамент, на котором ростили поколения государственных рабов.

— А как же революция? — возразил капитан.

— Да сколько угодно! — искренне улыбнулся Берни. — Все революционеры мира либо хладнокровные негодяи и авантюристы, готовые на все ради власти и наживы, либо идеалисты со взором горящим, либо сугубые прагматики, присоединяющиеся к движению ради сведения счетов, грабежа и так далее.

Вот к примеру, Геннадий, как вы думаете, Ленин и его гоп-компания знали, скольких жизней будет стоить их приход к власти, насколько упадет уровень жизни обывателя, какие огромные территории потеряет Империя?

— Думаю, что точно знать они не могли.

— Но догадываться были обязаны, не так ли?

— Да.

— Идем дальше. За неимением времени, на предыстории останавливаться не будем. Уже в двадцатых руководство партии с ужасом поняло, что опереться на патриотизм, чувство долга, элементарную порядочность исполнителей не получается. Рука будто уходит в жидкую грязь, не находя опоры. Пар улетает в свисток. Со строек коммунизма в грандиозных объемах воруется цемент, кирпич, металл. Пролетарии не желают работать, крестьянин утаивает хлеб. Кто может, убегает из России к чертовой матери. Я не сгущаю, Геннадий. Дело усугубляется тем, что слишком многих потенциально полезных людей власть либо изгнала сама, либо репрессировала, либо позволила уехать.