Александр Колосов - Гроза над Элладой [СИ]

— Ну и что, раньше такое тоже случалось.

— Да. Верно. Случалось. Однако в бою были убиты три сотни Султанов, а остальные все получили по более или менее серьёзной ране, некоторые даже по две. И сотники утверждают, что, будь туземцев вровень с нашими, одному Кетлю известно, кто одолел бы. Хуже того: Орава заявил мне — если ахейцев было бы больше наших хоть на два десятка, он потерпел бы неизбежное поражение.

— ты хочешь убедить меня, будто жители Средней и Большой Северной Эллады значительно превосходят силой и воинским искусством тех, кого мы уже одолели? Если так, то ты глубоко заблуждаешься. В этом случае северяне ещё до нас захватили бы Пелопонесс. Да и вообще: жители разных областей, принадлежащие одному народу, не могут кардинально отличаться друг от друга. Ивен давно пришёл к такому выводу, а ему я, во всяком случае доверяю — Ивен — это голова!

«Ивен-то голова!..» — подумал Флик, а вслух сказал:

— Я не собираюсь спорить с Богоподобным, его мысль бесспорна.

— Вот видишь…

— Но я осмелюсь заявить тебе, светлейший, как своему ближайшему начальнику: нам пора пересмотреть своё отношение к туземцам. Те, кого мы одолели, не слабей других, но их истинную силу мы не имели возможности узнать. Они не успели объединиться и были задавлены тройным численным превосходством с нашей стороны. Численным, повторяю — численным! Теперь же оказывается, что в бою, когда один наш солдат противостоит одному вражескому, чаша победы может склониться как к нам, так и к ним. Армия противника нынче лишь в полтора раза меньше нашей. Кроме того, с фланга нам угрожает проклятый Коринф. Пора менять тактику, светлейший. Надо пересмотреть планы генеральной битвы.

Вилен основательно призадумался. Хотя Флик и считал его бестолочью, но полководец Первой Имперской не был дураком от рождения, а несколько лет, проведённых им под началом Ивена Аяхти, кой чему его всё-же научили. Он охотно следовал разумным советам помощников, будучи сам лишённым стратегического мышления. Окажись его помощники чуть талантливее, Первая Имперская, пожалуй, натворила бы бед вдвое больше. К счастью Эллады, подчинённые его были опытными полководцами, хорошо руководили своими подразделениями, но были лишены божественной искры стратегического таланта.

— Пожалуй, ты прав, Флик, — согласился Вилен после длительного размышления. — Собери завтра совет командиров когопулов. Будешь говорить речь; если убедишь наших твердолобых сослуживцев — придумаем план похитрее нынешнего. Не пойму одного: генеральная битва даже и не послезавтра. Что тебе вздумалось тревожить меня в столь поздний час?! От открытия ошалел, что ли?

— Нет, светлейший. Я позволил себе потревожить твой покой по иному поводу. Час назад было окончено следствие, касающееся ночной операции противника. Муроб виновен ровно настолько, насколько он следовал нашему общему взгляду, на опыт и боевое искусство туземцев. Основываясь на ложном преимуществе нашего солдата над вражеским, он дал заманить себя в тщательно подготовленную западню, за что и был наказан ахейцами. Стоит ли его наказывать ещё раз? Все его тысячники твердят в один голос — Муроб сделал для победы всё, что мог. Его вина — наша общая!

— Хорошо, я велю его освободить. Теперь, надеюсь, всё?

— Мне не хочется противоречить тебе, светлейший, но теперь я как раз подхожу к теме самой неприятной.

Вилен утомлённо вздохнул, но первые слова Флика заставили его насторожиться:

— Помнишь ты ахейского лазутчика, светлейший? Того, что так ловко провёл нас неделю назад?

— Разумеется… — поёжился полководец.

— Это он навёл вражескую конницу на пятый когопул. В овраге, протянувшемся вдоль лагеря Борса, найдены следы копыт Дива.

— Что-о-о?! — Вилен снова вскочил на ноги.

— И ещё. Многие солдаты Муроба клянутся, будто среди ахейцев был всадник в доспехах моего когопула. И что дрался он, как десяток боевых леопардов. Махнёт мечом — нет одного нашего, другой раз махнёт — нет второго!

— Во, наглец, а?! — Онесси, заметался по шатру. — На нашем коне, в наших доспехах… ну, не скотина ли, а?!

Забавная возмущённость полководца не вызвала и тени улыбки у Флика — слишком серьёзный вопрос, чтоб смеяться.

— Наглец, верно! — подтвердил он. — Но наглец с фантазией. Дерзок, но хорошо просчитывает ситуацию. Ему удалось ввести в заблуждение охрану оврага и уничтожить её абсолютно бесшумно. А Борс Кетлем божится, что в наряде стоял опытный и умный десятник.

— Да что ему какой-то там десятник! — окончательно разъярился Онесси. — Если он нас, как последних идиотов, вокруг пальца обвёл! Ну, погоди ж ты! Ассол! Ассол!

— Я здесь, светлейший, — телохранитель сунул голову в шатёр.

— Пошли кого-нибудь за Амо. Сейчас же! Немедленно!

Нам, людям двадцать первого века, упоённым успехами науки, трудно правильно оценить роль той же науки во времена, предшествующие потопу. Мы почему-то считаем наших далёких предков дикарями, которых интересовали только насущные вопросы: пища, роскошь и развлечения (по преимуществу убийства или унижение себе подобных). Как же — ведь они пользовались медью и бронзой, и лишь совсем близко к концу старой эры перешли к железу. Глупцы: железо же куда надёжней бронзы! И учителя истории невольно подливают масло в огонь невежественного презрения своих учеников: дескать, только с применением железных орудий повысилась производительность труда, возникли предпосылки для расцвета эллинской культуры.

И лишь специалисты-историки, да не столь уж многочисленные любители знают о том, что бронза наших прародителей ни в чём не уступала большинству сталей лучших марок. А пирамиды? До сих пор многие из загадок, относящихся к ним, волнуют учёных всего мира. Каким инженерным, математическим талантом должен был обладать создатель первой из них! Для появления первой пирамиды требовалась хорошо развитая математика. Неужели не ясно?! В эпоху феодализма — эпоху буйного повсеместного разгула физического и духовного террора — учёные, начинавшие почти с нуля, заложили основы великих достижений Ферма, Эйлера, Лобачевского. Почему же отрицается возможность подобных успехов в Допотопные времена? Мозг человека нашего времени достался ему в неизменном виде от предков, живших ещё во времена неолита.

Математика, астрономия и философия были широко известны в Атлантиде. Множество учёных, находившихся под покровительством верховного жреца, работали над благоустройством острова. Амо принадлежал к научной элите империи. Соотечественника называли его великим, он же считал себя не более, чем скромным учеником, почти не известного широкой публике математика-теоретика и философа Литинна. Ещё в юности он участвовал в разработке вентиляции Изумрудного зала, в более зрелом возрасте он же руководил постановкой на постамент гигантской статуи Кольберта Аяхти, а десять лет назад возглавил группу учёных, занимавшихся перестройкой акустической системы амфитеатра Атлантиса. Его советами часто пользовались цари новой династии, при которой он вырос. Посылая Амо с Виленом, правители надеялись, что и там — в далёкой Ахайе знаменитый учёный принесёт немалую пользу, но его услуги Империи в этом походе пока заключались лишь в постройке и установке осадных машин на заданные рубежи.