Юлия Гордон-Off - Война [СИ]

Виктор Андреевич в новеньком мундире азартно обсуждал с Волковым какие-то навигационные или лоцманские проблемы над картами. Его легко принял экипаж, хотя на флоте существовала дистанция между даже чисто флотскими и механиками, что уж говорить про грань между благородными и безродными, из которых набирали офицеров флотского резерва, кстати, и с механиками дистанция была из-за того, что среди них было много не дворян, из которых набирался офицерский корпус. Но Лаваль оказался достаточно лёгким в общении человеком, был старше всех, кроме меня, из офицеров, да и лишение "благородства" указом императора за участие в бунте его предков, всё равно как бы оставляло его дворянином по крови. Лаваль поселился в бывшей каюте Тремлера, а Гагарин в каюте фон Кнюпфера. Заселившийся в каюту Сергея Николаевича Верещагин так в ней и прижился, а Волков наотрез отказался перебираться в положенную ему по новой должности каюту, чтобы не стеснить "Великого Верещагина". И так как, мы вышли в море без одного положенного нам офицера, то проблем с размещением у нас не возникло.

Василий Васильевич, за время стоянки и наших выходов для пристрелки нового офицера и старых в новых должностях, сделал уже кучу набросков, каюта пропахла красками и была заставлена завёрнутыми в холстину подрамниками, а сам художник порой внезапно обнаруживался скорчившимся в невероятной позе с планшетом на коленях быстрыми резкими линиями наносящий то понравившуюся сценку возни канониров у орудия, то боцмана распекающего провинившегося, то разнежившуюся на солнышке парочку Клёпа-Дуся. Судя по тому, как сияют его глаза, ему очень нравится и никаких сложностей не предвидится.

Юрий Алексеевич штатно минёр как-то естественно стал ещё и третьим артиллерийским офицером и отвечающим за противоминную артиллерию, почему и потребовались выходы с его пристрелкой. Сейчас его учат и гоняют все. Наши молодые лейтенанты Кляйгард и Миллер дорвались до преподавательства, и натаскивают его по своим минным аппаратам и всему электрическому хозяйству. Левицкий тренирует с ним расчёты нашей мелкой артиллерии, и заодно осваивают главные калибры. Древков со счастливой улыбкой передал Гагарину все свои дела по дальномерному посту и учит всему с этим постом связанному. Так что команда занята и по делу, а это создаёт самую лучшую для службы атмосферу, что не может не радовать наше командирское сердце.

Успехи Николая по возвращению контроля над своим телом пока очень условные, то есть он пытается, очень старается и хочет, но пока почти без результата. "Почти", потому что он говорит, что какие-то изменения замечает, а я не замечаю пока ничего. С написанием мы с ним наловчились, он мне диктует почти побуквенно, а я в довольно быстром темпе записываю, благодаря этой практике, я читать стала гораздо быстрее. А вот с такой же трансляцией иностранных языков не получается никак, то есть с пониманием проблем никаких, ведь Николай практически синхронно "гудит" в ухо перевод, или чем там я воспринимаю его, а вот произносить под диктовку иностранные слова не получится. У меня уже давно никаких проблем с координацией, мне вообще кажется, что когда я вернусь в своё женское тело, то мне придётся долго отучаться от раскачивающейся мужской походки, как сейчас пришлось очень внимательно следить, чтобы не раскачивать бёдрами или не сказать что-нибудь в женском роде. Да и сама уже себя стала ощущать вполне командиром "Новика", а не женщиной-магиней. С Николаем по этим поводам никаких трений, вообще, главной и может единственной причиной скандалов среди близких является непонимание друг друга. А о каком непонимании можно говорить между нами, когда мы не только слышим мысли друг друга, но и настоящие эмоции, тут всё так открыто и прозрачно, что даже не знаю с чем сравнить. Нет, есть места, в которые я не лезу, как и он, а в остальном, открытая книга. Например, то, что рассказывала Кнюпферу и Новицкому для идеи взрывателей, накопал в моих воспоминаниях Николай, как и идею про стрельбу по квадратам. А ещё Николаю очень не нравится мой Пашка, сказал что он "козёл" (это Николай уже у меня нахватался), на этом тему закрыли. Мне кажется, что он просто ревнует, как любой самец, обозначающий свою территорию, ну да и ладно…

Машенька заметила, что у меня стал чуть выше голос, но списала это на мои вокальные упражнения, а я вцепилась в Николая и мы обнаружили, что в разговоре у меня проскакивают чисто женские интонации. Пришлось учиться говорить рублеными короткими фразами с восклицательными интонациями, с моей точки зрения, но Николай сказал, что звучит это нормально, а не вызывающе. Попытки заставить себя басить я бросила, просто не могу, это же ужас какой-то, когда эти вибрации низких тонов сотрясают всё тело, самой слышать такие очень приятно, а вот производить противно до дрожи. После нескольких попыток Николай согласился, что оно того не стоит.

А самым наверно удивительным открытием для меня стало, что больше всего из своего женского я тоскую по длинным волосам. Мне кажется, что в моём случае весь кагал сексологов и сексопатологов сел бы в глубокую лужу со своими первичными и вторичными признаками пола. Я уже вполне комфортно сжилась с мужской штучкой у меня в штанах, можно сказать заправски ею пользуюсь в туалете и с Машенькой, хотя ощущения от неё не стали источником удовольствия, это для меня наверно, как оснащённый чувствительностью страпон, то есть всё равно не мой, и даже ввергавшая меня в ужас пополам с недоумением в первые дни утренняя эрекция, перестала вызывать такую бурю паники, как поначалу, и то что при ней, чтобы попасть струёй в унитаз нужно почти в букву "Зю" изогнуться, стало естественным, как нож при вилке на столе. А с волосами у Николая не густо, в самом прямом смысле, и даже если я сделаю ему густую как джунгли поросль, их придётся состричь, так и чего мудрить? А длинные волосы, за ними ведь нужно трепетно ухаживать, даже помыть их и высушить – это целый сложный ритуал, в котором нет мелочей, и не стоит нарушать последовательность шагов, иначе можно испортить своё богатство, которое так и норовит при первой возможности стать тусклым и секущимся колтуном формой и видом прошлогодней скирды соломы. К счастью у меня есть возможность оторваться на гриве Машеньки, когда я ей первый раз помыла волосы, а здесь это ещё сложнее, ведь не придумали здесь ещё разные "Видаль-сассуны – три в четырёх и у вас обрастёт как дикобраз даже бильярдный шар!". Но кайф, который испытываю при возне с волосами испытала и Машенька, а я ей сделала маску на корни, промассировала их, промыла, дала отдохнуть, снова питательный состав, потом промывала со слабеньким местным жидким мылом из домашнего щёлока, полоскала, снова полоскала уже с отдушкой, потом опять массировала… Из бани красавицу с замотанными волосами пришлось нести на руках, а счастливая и расслабленная любимая женщина нежно льнула к плечу, обняв за шею. Про утренние расчёсывания я просто молчу, Николай молча пыхтит где-то вдали, понимает, что на всё это я его обрекаю, но видимо не так уж сильно не хочет этим заниматься сам, ведь не может не чувствовать какую радость эта возня вызывает у нас обеих. Во всех этих мелких неувязках моего внутреннего женского и внешнего мужского тела, которые прорывались, я уверена, наружу нам очень помогали две вещи, это допустимая в дворянском сословии и даже предписанная временами куртуазными манерами жеманность, а главное, что капитан на корабле – это нечто трудно поддающееся описанию, это функция-символ и только в конце списка человек, и даже в своей человеческой ипостаси, капитан как актёр в моноспектакле, всё время на сцене и в свете софитов, что очень многого требует, но и прощает игровые огрехи. А в походе у меня есть две основные радости, которым я стараюсь уделять немного времени каждый день, первая – это лечь и расслабиться в горячей ванне, а второе – полетать с Клеопатрой. Если бы я в прошлой жизни знала, какое удивительное ощущение дарит полёт, то сумела бы стать пилотажником или на худой конец прыгала бы с парашютом, причём второе к настоящему свободному полёту, по-моему, гораздо ближе, я про свободное падение, а не про тоскливое висение обречённой тушкой выкинутого на вытяжке десантника-первогодка…