Николай Зайцев - Город шаманов [СИ]

– Не видел что ли? Там лежало! Залезай! – Девушка откинула полог у кережи.

– Не видел, – признался я.

– Давай, давай! Ложись!

– Росомаха? – спросил я, гладя длинные уши шапки. Карху бесцеремонно толкнула меня в плечо, жестом показывая, что я должен лечь глубже, залезла сама в остроконечную лодку и принялась привязывать ремнями шкуры.

– Не нравится? – буркнула довольно-таки зло.

– Очень нравится. Красивая.

– Смотри у меня. Это богатая шапка. Ее должен был носить мой жених!

– Ну, я ему верну. Как доедем, всё верну. Мне чужого не надо.

Гейду странно покосилась на меня.

Одета она была практически, как я. Больше тесемочек, разноцветных вставок, кожаных кистей. На шапке бисер. Такие же оленьи рукавицы мехом наружу. Кережа с дедом резко рванула с места. Девушка поморщилась, заработала руками быстрее.

– Мы не перевернемся? – я с сомнением посмотрел на килевую лодку, мало походящую на сани.

– Я буду балансировать края рукой. Не мешай мне во время езды. Скорость будет большая.

От оленей тянулась единственная вожжа, привязанная с одной стороны к голове и рогам, с другой – к длинной палке-кнутовищу. Животные, обвешанные колокольчиками, в расшитой оловянными нитями сбруе, в бахроме кусочков разноцветной ткани, смотрелись по-праздничному колоритно. Свадебно. И никак не вязались с суровым образом Карху. Я расхохотался. Девушка стегнула вожжей передового быка, крайнего слева и гневно посмотрела на меня. Мы наконец-то тронулись, быстро набирая скорость. Подумать только, я по земле еду в лодке! Маленький корабль поплыл по бесконечной тундре, оставляя позади себя вежу, Колу и мои страхи. В Кандалакшу! Вперед!

Ведь мне зачем-то так надо в этот город.

Вечером наш обоз влетел в маленький погост [21] Погост, сийт – традиционное поселение лопарей. . Зимнее поселение местных оленеводов едва ли насчитывало десяток бревенчатых построек, что имели форму усеченной пирамиды. Мы проскочили их все махом, направляясь к отдаленной от погоста времянке из шкур, разукрашенной цветными ленточками. У последней бревенчатой вежи увидели скопление всей общины. Жители внимали громогласному священнику. У того на ветру развивались полы рясы. Все как один повернулись на скрип кереж и колокольный звон упряжек. И вся община сразу стала расходиться, поймав на себе пристальные взгляды старика и девушки, оставляя попа одного на улице.

– Куда же вы?! Послушайте глас Божий. Откройте свои сердца для истинной веры и правды, – кричал он в морозный вечер.

– О, надо бы причаститься и исповедоваться, – сразу решил я, сказав в слух. Карху ожесточенно шлепнула вожжей по спине оленя.

Священник замолчал и провожал нас взглядом до самой времянки.

В веже девушка быстро развела очаг, пока старик занимался оленями на улице и пропадал по своим делам. Натопили быстро, и я успел согреться. Старик из поклажи принес только свой бубен. Сразу занял своё привычное место. Раскурил трубку, поглядывая на меня. Я отсел подальше от очага и принялся разглядывать свой нож, любуясь орнаментом рукоятки.

Карху раздетая вышла из вежи и быстро вернулась с небольшим плетеным коробом. Из него достала свежие куски мяса и, прежде чем начать готовить, поставила перед стариком миску с вяленной рыбой, а передо мной – миску с морожеными красными ягодами. Лед играл на круглых боках, ловя отблески света из очага.

– Брусника что ли? – на всякий случай уточнил я, косясь на угощение и не притрагиваясь к яству.

Мне никто не ответил.

Карху стукнула ладонями и развела руки в стороны, смотря на дедушку горящими от гнева глазами. Старик пыхнул трубкой, скрывая лицо в дыме.

– Скоро нельзя будет ходить по своей земле, не натыкаясь на попов!

– Настали другие времена.

– Времена другие, мы те же!

– Тобой говорит Злоба. Это не твой язык.

– Правда, сегодня она злая, – сказал я из своего угла, – я тоже заметил!

Карху, не глядя в угол, вытянула руку с оттопыренным указательным пальцем в мою сторону, призывая к молчанию. С тонких фаланг капала кровь – нарезала мясо. Я вздохнул. Дикари. Что с них взять? Сказал:

– Хорошо, когда много родственников. Все рады твоему приезду и несут подарки. Вот и мясо принесли. Похлебки бы, а? Гороховой?

Девушка, поджав губы, посмотрела на меня.

– Он прав, – сказал старик, – нам рады.

– Бесхребетные рады и попу!

– У них нет выбора.

– Выбор есть всегда. Тундра большая!

– Но зимних сийтов мало. Оленям нужен ягель. Детям нужна рыба и мясо.

– Пускай пьют кровь!

– Они ее пьют. Когда приходит время.

– Старик! – вскричала Карху, – дело не в еде! Скажи мне, как враги нас находят?

– Раньше, когда нойдов было больше, отвести глаза от погостов считалось пустяковым делом. Знай, гоняй себе ветра вокруг селения. Поднимай поземку. С такой ерундой даже ты бы справилась. С гонениями и истреблением наша сила иссекла. Нет нойдов. Нет силы. Всё просто. Погосты открыты и видны всем. Ты сама всё знаешь.

– Я так не могу! Меня трясёт. Лихорадит! Посмотри на мои руки. Я хочу кого-нибудь убить!

– Тебя всегда трясёт. Это эмоции. Иногда их слишком много, – старик задумчиво пыхнул трубкой, посмотрел на меня, поднимая бровь. Я кивнул из солидарности. Хотя, конечно, так не считал, и прямо бы Карху такого не сказал. Ни про гормоны, ни про эмоции. Хоть запытайте! Очень красивая и отзывчивая черная ведьма. Любящая кровь.

– Надо что-то решать. Жаль, что у него в руках Библия! Вера в нее делает проповедников непобедимыми!

– В точку! Молодец! – поддакнул я из своего угла. – Из-за веры и Библии к священнику не подступиться. Не рекомендую. Без шансов, господа. Поверьте на слово.

– Тогда я тоже непобедим. Моя Библия – бубен.

Карху замерла в торжественной позе, склонила голову.

Старик улыбнулся голыми деснами и взял в руки бубен. Инструмент протяжно завибрировал. Древний шаман прикрылся бубном и медленно начал его опускать, приоткрывая завесу дюйм за дюймом. Лицо лопаря тут же стало превращаться в ужасные маски: морщины заходили волнами, гоняя десятки, сотни чужих кошмарных лиц. Карху закрыла глаза, успокаиваясь. Руки ее расстегнули широкий пояс с многочисленными бляшками и цепочками. Серебряные и железные кольца зазвенели, лаская слух красавицы и… гостей.

Я потянулся к ягоде, но замер с первым отрывистым ударом в бубен.

Так неистово старик еще не играл. Бубен вертелся в узловатых руках. Колотушка прыгала по знакам. Гейду закачалась в трансе. Я, напротив, боялся пошевелиться. Воздух в веже загустел. Тени ожили, приобретая зловещие контуры. Заструились вокруг меня, нагоняя объем и кружа в бешенном хороводе, в неистовой пляске, вылетали в открытый дымоход вежи. Я видел, как каждая тень получала лицо от деда и как чужие руки тянутся ко мне. Трогают. Обдают холодом, целуя и гримасничая в смехе. Стены вежи качались, ходили ходуном, впуская и выпуская из себя все новых рожденных демонов.