Борис Попов - Неожиданность. Тетралогия [СИ]

— Господи, страх-то какой! — еще раз перекрестился пожилой. — Где он этого здоровенного зубастого только выискал! Сколько лет по морю плаваю, сроду такого не встречал! Ох зря мы, Авксентий, ввязались в эту историю, попомни мое слово.

— Обойдется, дядя Дамианос, явно к концу уж дело-то идет, — не испугался грозных предчувствий родственника Авксентий, — все хорошо будет.

Через пять минут дельфины вырвались из воды. Задохлись, поди, бедолаги от усердия, посочувствовал я братьям по разуму. Хайям открыл глаза.

— Все хорошо получилось, — негромко сказал он по-арабски, — и нас, и Марс облетит. И нужный камень в Поясе Астероидов я тоже вижу. Можно уже начинать праздновать — беду отвели.

Омар встал в качающейся лодке, и, прижав правую руку к груди, поклонился дельфинам. Сын-Убийца гортанно скрипнул, и вся орава встала на хвосты, вылетев из воды. Потом с шумом рухнула обратно, зашумела, закурлыкала, и поплыла из бухты вслед за лидером.

Рыбаки перекрестились уже вдвоем — оптимизм молодца был поколеблен.

— Поднимайте якорь! Возвращаемся! Я наплавался вволю.

На берегу рассчитались, я ухватил свои шмотки, и мы с Хайямом отошли подальше от этого набожного дурачья — береженого Бог бережет, а не береженого конвой стережет. Сбегают еще, доложат кому не надо, о том, о чем не надо, оправдывайся потом в застенке каком-нибудь или убивай всех подряд.

Сидели на пригорочке, и, пока я обсыхал, беседовали о ближайшем будущем.

— Обнищал я без постоянного дохода, — делился своими горестями Хайям, — имущества один ишак, да потасканный халат, что на мне. А в Византии все чужое и чуждое: и народ, и вера, и обычаи. И на все дороговизна страшная! А в Сельджукской империи, после убийства фанатиком-ассасином моего опекуна визиря Низама аль-Мулька и отравления султана Мелик-шаха, на меня объявлена охота, и туда тоже пока не сунешься. Денег на переезд в какую-нибудь дружественную арабскую страну с привычным исламом нет, а тут мне заняться нечем, никому не нужен.

— А чем же ты можешь заняться в мусульманской стране? — поинтересовался я. — Вряд ли за написание рубаи или математические вычисления кто-то сейчас заплатит реальные деньги. На астрономии и философии тоже не обогатишься. Что же ты еще умеешь?

— Я могу быть хакимом-лекарем, муллой, толкователем шариата — всему этому я обучен в совершенстве. Найду себе место в привычном обществе без особого труда. А здесь хоть пропадай. Сейчас мечтаю добраться до Государства Газневидов и обжиться там в каком-нибудь крупном городе — Газне или Лахоре. А лет через десять, когда в Сельджукской империи все утрясется и гонения закончатся, можно будет и вернуться на родину.

— А какие же деньги нужны для такого путешествия и обзаведения хозяйством?

— Ох и немалые! Милиарисиев пятьдесят-шестьдесят, да где ж их взять!

Мы вернулись на постоялый двор. Я освободил дверь в наш номер от подаренного мне антеками заклинания неоткрываемости, вынул из своей походной сумки мешочек с золотом и отсчитал Хайяму пятьдесят полновесных солидов.

— Это за что же мне такие деньжищи? — поразился поэт-философ. — Тут же в переводе на серебро шестьсот милиарисиев!

— Считай, что человечество расплатилось с тобой за спасение своей драгоценной жизни. Пошей сегодня у портных пояс с кармашками для золота, и можешь отправляться в путь-дорогу. Мы тоже на этих днях постараемся уплыть из Константинополя — наш Великий Поход завершился, можно позаниматься и личными делами. Убивать взглядом умеешь?

— Если бы не умел, давно бы уж казнили.

— Значит грабителей на дорогах можешь и не бояться.

Пока говорили о том и о сем, вернулись с прогулки члены команды. Рассказал им об завершении борьбы с метеоритом, на обеде отпраздновали.

Повалявшись после еды и разработав маршрут плавания во Францию, отправились с Богуславом бродить по пристаням, искать попутный транспорт. Им оказался торговый корабль из Генуи, который отплывал в родной порт завтра.

Вначале хозяин-купец не хотел нас брать ни в какую: вас слишком много, а женщина на корабле вообще дурной знак, но предложенная сумма в двенадцать солидов в корне изменила ситуацию. Мы внезапно оказались желанными гостями, а девушка — это к попутному ветру. Насчет попутного ветра это он прямо зрит в корень… Деньги мы пока не отдали, только позвенели кошелем над ухом судовладельца и опять подались на постоялый двор. На прощанье генуэзец нас предупредил, что, если мы не появимся к назначенному сроку, никто нас ждать не будет. Что ж, хозяин — барин.

По приходу завалились опять на кушетки и Богуслав задремал. А я лежал и обдумывал будущее путешествие во Францию. Раньше мне акцентироваться на этой части пути было просто некогда — давили другие заботы, а вот теперь появилось время, получив из Интернета необходимые данные, все посчитать. Прежде-то как? Главное — это спасти Землю и человечество, а там плывем да плывем, и в ус не дуем. А вот времени, потребного на этот круиз, никто не обсчитывал. И тем более не сравнивал продолжительность морского и сухопутного путей. А разница получалась изрядная. Я аж застонал от такой прорухи.

Тут завозился в своей кровати Богуслав, вздохнул, охнул и проснулся. Уставился на меня ошалевшими со сна глазами и спросил каким-то сиплым голоском:

— Вова, ты чего стонешь?

Откашлялся, и уже обычным уверенным голосом продолжил:

— Приснилось чего страшное?

— Скорей пришли в голову страшные мысли.

— Какие?

— Мы делаем большую ошибку, выбирая морской путь. По суше надо добираться, накупив побольше выносливых и крепких лошадей.

— Что это тебя по суше ехать растащило? Не наездился еще? Не хлебнул горя полной ложкой? Решил преодолеть десяток царств-государств, навоеваться с тамошними народами вволю? Плыть, Вова, только плыть!

— Вот и плыви сколько хочешь с молодоженами, я вам не мешаю, до Новгорода и в одиночку доскачу.

— Э, э! Это что еще за затеи? — присел в топчане Слава. — Твою должность атамана еще никто не отменял!

— Как никто не отменял и моей любви к беременной жене, которую я уже тыщу лет не видел. Моего руководства лесопилкой и производства карет. Тоски по любимому делу лечения больных, постройки церкви и прочего.

— Но ты же преодолел себя и пошел в этот поход!

— Это был Великий Поход, мы спасли Землю. А сейчас чего? Выкроив деньги из того похода, мы поплывем всего лишь улаживать твои шкурные дела. Да ты, гляжу и не торопишься к своей Анастасии-Полетте, что ж, твое дело стариковское, и так, мол, сойдет! А я человек молодой, кровушка так и кипит!

— Что, золотишка пожалел, побратим? — брезгливо поинтересовался Богуслав, — совсем жаба задушила?

— Денег возьмешь сколько душе угодно! — пресек я его глупые выдумки, — не могу лишние дни и ночи терпеть разлуку с Забавой.