Василий Сахаров - Вольный Дон [publisher: МедиаКнига]

– Как дела, атаман? – спросил я Харько.

– Неплохо, атаман, – ответил он и кивнул на бус, за моей спиной. – Избавился?

– Да.

– Удачно.

– Это точно. Сейчас Кумшацкий причалит, и вся торговля рухнет, как ее и не было.

– Угу, – согласился Нечос и предложил: – Пройдемся, погутарим?

– Давай. Пока народ не набежал, время имеется.

Мы встали плечом к плечу, неспешно двинулись по причалу и запорожец поинтересовался:

– Какие планы на весну?

– Ну, – сделав вид, что задумался, я потянул время и ответил: – думаю, что война продолжится. Поэтому зиму проведу в Черкасске, а по весне дополнительно наберу людей, возьму еще две расшивы и снова в море выйду. Что это, один краткий поход? Добычу и славу получили, а с басурманами толком и не повоевали, да и рубли имеют свойство быстро заканчиваться.

– Я тоже так считаю, и хотел бы, чтобы весной ты снова вместе со мной пошел.

– Лично я не против, но чтобы без людей Старченки, и вообще без разбойников, хоть чьих. Если идем вместе, только с теми, кто подчиняется нам без всяких условий и в бою крепко стоит.

– Так и будет.

Мы с Нечосом ударили по рукам, и я подтвердил:

– Договорились. Встречаемся в Черкасске.

– Середина февраля пойдет?

– Отлично.

Больше в этом году мы с запорожским атаманом не виделись. Он перетянул свои расшивы на другой причал, а моя осталась на месте, благо, никому особо не мешала и места занимала немного.

Нечос ушел, а я остался наблюдать за прибытием нашего победоносного флота. А когда толпа встречающих людей и вернувшихся с огромнейшей добычей казаков и солдат схлынула, я поднялся к себе на борт и погрузился в мир цифр. Предстояла дележка дувана, и во всех расчетах требовалось соблюсти максимальную точность. А то случалось такое, что за неумение считать деньги, атаман терял уважение среди казаков, и это почти всегда приводило к концу его карьерного роста.

В общем, я присел под закрытый навес, облокотился на мешок денег, взял перо, чернила, лист не очень хорошей персидской бумаги, и приступил к общему подсчету имеющихся у нас средств. За всю добычу, исключая драгоценности и оружие, наша ватага выручила три тысячи рублей. Минус триста рубликов на припасы и сотню за расшиву. Остается две тысячи шестьсот рубликов. Понимаю, что где-нибудь в столице России, наш дуван ушел бы за двадцать пять тысяч. Но где та Москва, а где Астрахань? Так что надо радоваться тому, что имеется, и быть довольным. И хочется сказать, я доволен. Тем более, что имеется десять мешков серебряных персидских абасси, а чтобы внести ясность, какова стоимость этой монеты, приведу некоторые сравнения. Один абасси – это двадцать копеек, соответственно, один рубль стоит пять абасси. В каждом мешке один туман – ровно две тысячи пятьсот монет без всякого обмана, и получается, что у меня двадцать пять тысяч абасси, в переводе на привычные расклады – пять тысяч рублей. Плюсуем деньги астраханских купцов-перекупщиков и персидскую монету, и в итоге выходит семь тысяч шестьсот рублей. Царь Петр, помнится, на все Войско Донское выделял двадцать тысяч в год, а тут три восьмых от этой суммы на восемьдесят человек, включая погибших казаков и матросов расшивы. Как ни посмотри, а круто выходит.

Подсчет наличных денежных средств проведен, теперь насчет дележа разберемся. У меня восемьдесят человек ватажников и значит такое же количество долей, плюс двойная доля погибшим, тяжелораненым и десятникам, четверная помощникам и десять моих. Выходит сто семнадцать частей, опять же без ценных подарков и драгоценностей. Делим все это столбиком и одна доля соответствует шестидесяти четырем рублям девяносто копейкам. Округляем до шестидесяти четырех и получаем превосходную долю, которая будет выдана личному составу рублями и абасси.

– Хух!

Второй раз за день я вытер трудовой пот и, выйдя на палубу, приказал десятникам и помощникам завтра утром собрать казаков на раздел добычи.

«Наконец-то», – подумали мои боевые товарищи и умчались в город, собирать по кабакам, тавернам, шалманам и притонам наших воинов.

Вечер прошел в блаженном ничегонеделанье, погулять по Астрахани сил не было, ночь проспал аки младенец невинный, а поутру, лишь только вышел на палубу, обнаружил всю свою ватагу, которая сосредоточилась вдоль бортов. У многих пропитые лица, у других, наоборот, словно только из бани вышли, свежие и розовые, но все они собрались ради одной цели. Каждый жаждал получить на руки свое серебро и, понимая, что в данном конкретном случае, тянуть резину не стоит, я быстро обмылся, оделся, прицепил на пояс шашку и вышел под мачту.

– Здорово ночевали, атаманы-молодцы!?

Я начал с приветствия, и ответ был обычным, как в регулярных казачьих полках:

– Слава Богу!

– Наш поход окончен. До весны я буду в Черкасске и кто желает, через Царицын отправляется со мной. Весной мы вернемся и снова на море погуляем. Но перед этим, как водится, я перед вами отчитаюсь за свои дела и мы раздуваним хабар. Никто не против?

– Нет!

– Правильно!

– Сначала деньги, а про будущие походы потом погутарим!

– Давай отчет!

Слово ватаги, особенно после похода, для атамана закон, и я отчитался за все. Полчаса соловьем разливался, и обошлось без недовольства, а когда озвучил сумму одной доли, меня за малым на руках не стали качать. Казаки народ ушлый и грамотный, так что без подсказок понимали, как ловко я добычу сбыл. И пока настрой среди ватажников был радостный, и они настроены на самый оптимистичный лад, я задвинул тему насчет драгоценных камней. Казаки почесали головы, решение мое одобрили и теперь я имею уверенность, что за зиму они не разбегутся кто куда, обязательно вернутся под мою руку и не сами придут, а с односумами своими.

На этом, вроде бы все, можно приступить к раздаче денег, но я не зря оставил при себе дорогое оружие, и прежде чем окончить сход, Митяй Корчага и Федор Кобылин вытянули ко мне два мешка с саблями, кинжалами и пистолями. Опустив все это под мачту, они снова встали в общий круг, а я достал первую вещь, дорогую кызылбашскую саблю и, подняв ее над головой так, чтобы на рукоятке из слоновой кости на солнце заиграли цветные камни, выкрикнул:

– Браты! Деньги еще немного подождут, и прежде, чем мы разойдемся, от себя лично и от всех вас, я хочу наградить каждого казака за его ратный труд. Вот сабля кызылбашская, рублей сорок за отделку и каменья стоит, а где-нибудь в Москве или Варшаве все полтораста дадут. Но дело не в деньгах, а во внимании и уважении. Кому мы ее подарим!?

– Себе возьми!

– Заслужил!

Взяв саблю в левую руку, я приподнял правую, унял шум и сказал:

– Меня не предлагать!

– Тогда Василия Борисова!

– Сергея Рубцова!