Василий Сахаров - Вольный Дон [publisher: МедиаКнига]

С гиканьем на меня мчится грузный плечистый батыр, овечий тулупчик на его теле распахнут, рот исказил крик, а лицо распаренное и злое. В его руке покачивается длинное копье и если бы я растерялся, меня бы как бабочку на булавку насадили, но все эти штуки мне знакомы. Очередной удар по бокам Будина, он злится и делает резкий рывок в сторону. Ногаец проскакивает мимо, а я, перегнувшись в его сторону, бью вражину в шею. Приземистый степной конек уносит своего уже бездыханного всадника, а я стряхиваю с клинка кровь, нахожу командарма и докладываю:

– Атаман, ворота отбили! Пора отходить!

– Отходим! По-вод вле-во!

Кумшацкий командует казакам, и моим, и своим. Новый разворот коней. На секунду казаки отрываются от противника и нестройной гурьбой влетают в городок. Налетчики мчатся следом, но их встречают выстрелами из полутора десятков огнестрелов. Наземь валится сразу несколько налетчиков, а их нестойкие товарищи, не выдержав стрельбы, откатываются в поле.

Тем временем наступает серый промозглый осенний день. По небу по-прежнему летят темные тучи, но дождя все еще нет. Пока передышка и на месте ворот появляется бревенчатая баррикада. Закубанцы в поле, не атакуют и не наступают. И, в общем-то, их не так уж и много. После первого боестолкновения чуть более двух сотен осталось. Так что, если ничего не изменится, к вечеру, когда люди и кони отдохнут, мы покинем городок и вместе налетим на врага. У Кумшацкого два десятка в строю и мои почти все целы, только четверых потерял, да местных казаков пять десятков, так что ногайцев раскидаем. Однако степняки чего-то ждут, видимо, подкреплений, и если это так, нам придется тяжко и, по крайней мере, сутки, до подхода казаков с других городков, нам придется драться самим по себе. Помощь будет – это ясно, в степи дозоры, да и калмыки должны за налетчиками пойти. Однако как лучше поступить в данной непростой ситуации, пока непонятно.

Наблюдая за ногайцами, я взобрался на палисад, и вскоре ко мне присоединились еще двое, Кумшацкий и атаман Нижнего Чира Алексей Чернов. В молчании, мы простояли минут пять, и я спросил командарма:

– Дядька Максим, как думаешь, откуда здесь ногайцы?

– Считаешь, что они за моей головой охотятся? – Кумшацкий сразу сообразил, к чему я веду.

– Да.

– Объяснись.

– Сам знаешь, они подданные Турции, а с Ахмедом у нас мир, и с Кубани от тамошних казаков никаких тревожных вестей не приходило. Значит, налет спонтанный. Однако ногайцы, которых мы видим, воины справные, одеты более-менее одинаково и кони у них одной масти. Вот и получается, что это нукеры кого-то из ханов.

Командарм вновь посмотрел в поле, в задумчивости, ладонью огладил свою шикарную черную с проседью бороду, пожевал губами и согласился со мной:

– Действительно, так и есть.

– Пленных не взяли?

– Куда там. Пока бились, не до того было, а тех, кто на воротах закрепился и створки сломал, всех перебили.

– Жаль, а то бы узнали, кто у них за главного.

– Это я и так знаю, – Кумшацкий кивнул на один из бунчуков, который колыхался над крутящейся в поле конной массой. – Хан этих нукеров Чар-Аслан. Служит туркам, но и с бакинскими купцами дела ведет. Давно к персам склоняется, и слух ходил, что у него в Дербенте дом есть.

– Тогда понятно, кто их на тебя натравил.

– Понятно, – на мгновение, командарм сощурил глаза, всмотрелся вдаль, и добавил: – А вот и подкрепление, которое ногайцы ждут.

Посмотрев туда же, куда и Кумшацкий, мы с Черновым увидели темную волну, которая катилась по степи. А спустя несколько минут осознали, что скоро нам придется очень туго, ибо степняков минимум три тысячи. Вот это попали! Городок укреплен слабенько, пушек нет и мазаные глиняные хатки за нашей спиной, после того как мы палисад оставим, а нам его не удержать, препятствием для ногайцев не станут.

– Знаете что, атаманы, – Кумшацкий в задумчивости посмотрел на нас. – Раз закубанцы за мной пришли, то я, наверное, на переговоры к ним выйду. Если выяснится, что дело во мне, отдамся в их руки.

– Чушь! – Чернов обеими руками схватил командарма за плечи. – Они разозлены и в любом случае на городок кинутся.

– Может быть и так, но возможность, что они не останутся, тоже имеется.

– Нет! – Я решил поддержать нижнечирского атамана. – Это урон всей казацкой чести. Нам нельзя свою слабость показать. Будем биться!

– Коль так, – командарм расправил свои широкие плечи и плотнее надвинул на голову папаху, – принимаю командование на себя. Чернов, всех женщин и детей в подвалы. Никифор, ты со своими ватажниками будешь держать баррикаду на воротах. Я займусь палисадом и наиболее крепкие хаты под оборону посмотрю. Давай, атаманы! Не спать!

Мы спустились со стены, и вскоре вместе со своими ватажниками я укреплял хлипкую баррикаду на въезде в городок. За пятнадцать минут, ровно столько времени имелось до начала штурма, сделать успели не так уж и много, но с наскока нас было не взять.

– Идут!

Со смотровой городской вышки донесся крик наблюдателя, нижнечирского казака, и мы, приготовив ружья, пистоли и пару случайно взятых в дорогу запасливым Семеном Кольцо ручных бомб, приготовились к бою.

От баррикады видно было немного, но и то, что попадало в поле зрения, впечатляло. Тысячи конных ногайцев волной растеклись вокруг городка, на миг замерли, и по команде находящегося в центре всадника на белом арабском скакуне устремились к Нижнему Чиру. Визгливые крики закубанцев наполнили воздух и у многих из казаков задрожали поджилки. Не от страха, а от предчувствия боя. Может быть, последнего боя, ибо ясно, что смерть близка, а шансов на спасение немного.

– Приготовились!

Отвлекая людей от вида подступающей конницы, я заставил их сосредоточиться только на одной цели. Задымили фитили пары древних пищалей, а Кольцо с Воейковым взяли в руки бомбы. Дрожит земля под тысячами копыт, и наша баррикада из бревен и досок заметно подрагивает, но думать об опасности некогда. И оглядевшись, я вижу, как занимают свои места казаки Кумшацкого и Чернова.

«Эх, будет дело», – думаю я, и сделанный бывшими тульскими мастерами в Богатом Ключе новенький карабин с кремневым замком упирается в плечо. Степняки все ближе и ближе, уже видны лица смуглых раскосых людей с луками и саблями в руках и, когда до них остается метров шестьдесят, я кричу:

– Огонь!

После этого тяну спусковой крючок. Приклад ударяет в плечо, и сильная отдача сотрясает тело. Вокруг меня ватажники, они тоже палят и из-за густых сизых клубов дыма совершенно не видно, попал кто-то из нас в противника или промаъгулся. Но это не отменяет того, что улавливает слух, и ржание умирающих лошадей, в смеси с дикими выкриками на татарском, слышатся очень четко и ясно.