Алекс Бор - Лучшее [антология]

— Ты не заслужил и такого.

Меня он называет «мальчик», «ученик», а иногда и «идиот». Не знаю, что это — мелкая мстительность, или он пытается унизить так каждого подопечного; впрочем, насчет своих предшественников я могу только догадываться. Мы не говорим о мастере Джо. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Как, впрочем, и о странной науке, которую я вроде как должен здесь постигать. За несколько месяцев, проведенных в этом доме, так называемый «наставник» не научил меня ровным счетом ничему.

— Сходи за водой, — равнодушно бросил он в то самое первое утро. Я и спешиться не успел. — Ведра в сарае, колодец — на том конце улицы. Твой конь устал. Расседлай его и напои. А потом наруби дров.

На этом, по большей части, и исчерпываются темы наших бесед. Подмети двор. Сходи на рынок. Свари похлебку. Сплошные домашние хлопоты. Топор найдешь на поленнице, а охотничий нож — на полке у печи. Мастер Джо ничему не учит, но я делаю для него все: убираю, ухаживаю за кроликами и курами, готовлю. Огород у учителя тоже имеется, но осенью хотя бы с ним забот нет. Зато мне часто приходится убивать — этих же кур и кроликов. Зима будет холодная, пожимает плечами мастер. Все равно померзнут. Лучше уж сейчас мяса поедим, а весной куплю новых. Вот я и режу глотки, и ощипываю, и разделываю. Я тоже родился в деревне, но, наверное, за всю жизнь не убил столько живности, сколько за два месяца у мастера Джо. Зато теперь я справляюсь быстро и без лишних усилий. И готовлю с каждым днем все лучше.

Только вот не за этим я сюда приехал, нет, не за этим. И Мелиссе я обещал вернуться пораньше, не оставлять ее надолго одну. Вернуться — а потом сразу разбогатеть и зажить по-настоящему.

Да, много всего я обещал ей. Писать каждую неделю — тоже. Только вот не пишу. Ни единого письма еще не смог отправить; ладно, что ее весточки не прочел — ждет-то Мелисса не ответа, а просто… хочет узнать, что я жив. Что не изменился. А я думаю день за днем: не решит ли жена, что и молчание — тоже знак. Вестник перемен. Ведь раньше я бы непременно написал ей, раньше я нашел бы способ…

Мелисса уже два месяца ждет письма, а мне все никак не совладать с ломающимися в руках перьями и пергаментом, который обращается в золу, едва я нацарапаю пару строк. Наставник следит за мной; каким-то образом он знает все, что бы я ни делал и о чем бы ни задумался. Нет ничего, что можно утаить от мастера Джо в доме, а выходить со двора доводится все реже. Даже причитающееся мне скромное жалование учитель посылает Мелиссе сам — лишь бы я не перекинулся лишним словом с почтальоном, лишь бы не уговорил передать короткую записку жене.

Нет, наставник не позволяет мне писать. Он не позволяет делать ничего, для чего требуется ум. И через два месяца этого странного ученичества я подхожу к мастеру Джо и прошу научить меня читать.

— У нас будет малыш, — говорит Мелисса.

Ее глаза светятся от счастья, у моей жены нет никаких сомнений и никаких страхов. Ничто не может омрачить ее радость. А я оглядываю крошечный домик с кроватью, на которой едва помещаемся мы вдвоем; с сундуком, в котором лежат три Мелиссиных платья и мои две пары штанов, а больше совсем ничего; воспоминаю голодную зиму, когда я не то что чудом не продал Джимми — чудом не прирезал на мясо.

Мне тоже очень хочется, чтобы у нас был малыш. Когда-нибудь. Когда все будет иначе. Но Мелисса безмятежно улыбается уже сейчас.

— Какое счастье, — выдавливаю я из себя. — Наконец-то.

Я бы подхватил жену на руки и закружил по комнате, если бы точно знал, что удержу ее. Поэтому я просто крепко обнимаю Мелиссу и прижимаюсь к ее щеке своей. Жена не видит сейчас моего лица. Я очень этому рад.

Мастер Джо ждал этого. Конечно, мастер ждал этого — иначе с чего бы ему так понимающе улыбаться?

— Садись, — говорит мой наставник, опускаясь на лавку и указывая на место рядом с собой. — Возьми лист пергамента и перо и садись сюда.

Я подчиняюсь, а потом внимательно смотрю, как учитель выводит на листе одну-единственную букву.

— Что это? — спрашивает мастер.

— «А», — говорю я, чувствуя себя восьмилетним мальчишкой, которого отец решил научить грамоте.

Наставник кивает.

— Верно. Что она означает?

Я смотрю на него, не понимая вопроса. Месяц назад я бы даже мог заподозрить, что учитель надо мной подшучивает. Но нет, мастер Джо не умеет шутить.

— Ну, сама по себе — ничего, — наконец, говорю я. — Но рядом с другими буквами…

Он не дает мне договорить.

— На что она похожа? — спрашивает наставник.

— На крышу дома? — неуверенно предполагаю я.

Мой учитель морщится.

— Подумай.

Я смотрю на начерченные мастером диагональные линии. На перекладину между ними. Смотрю и думаю не о том, на что похожа знакомая с детства буква, а больше: зачем наставник вообще задает такие вопросы? А еще: для чего он искал ученика, если, на самом деле, не хочет ничему учить?

«Ни к чему запоминать, на что похожа эта буква, — хочется сказать мне. — Я и так прекрасно умею ее писать». Но я молчу. Молчу и жду, что скажет мастер Джо.

— На наконечник стрелы, — говорит он с улыбкой. — Вот на что.

Я продолжаю молчать. Учитель продолжает улыбаться.

— Укол, — говорит мой наставник. — Острая боль. Неожиданность. Что еще может означать стрела?

«Понятно что», — думаю я. И отвечаю:

— Смерть.

— Верно, — кивает мастер. — Как и многие другие буквы, «А» может означать смерть. Но, конечно, не только это.

Я все еще не до конца понимаю, чем мы здесь занимаемся, когда он выводит на пергаменте «В». Не рядом с «А». Не так, будто они часть одного слова. Поодаль.

— На что она похожа? — снова спрашивает учитель.

А я снова не нахожусь с ответом.

Я занят странным делом, пока Мелисса возится на кухне, пытаясь соорудить нам суп. Я считаю деньги. Очень странно считать деньги, когда у тебя всего лишь два десятка мелких монеток — и ты точно знаешь, что осталось их ровно столько. Я складываю монеты в две одинаковых стопки. Потом в четыре. Снова собираю в кучу. Денег не становится больше. Денег, если я опять не найду подработку, хватит совсем ненадолго. Даже если попытаться есть меньше.

Я прячу все это богатство обратно в красивую деревянную шкатулку, где должны бы храниться наши ценности, если бы они у нас еще были, и натягиваю сапоги. Подхожу к Мелиссе, целую ее в плечо.

— Долой с кухни, мужчина! — смеется жена и слегка ударяет меня ложкой по лбу.

— Уговорила. Раз так, то схожу прогуляюсь, — сообщаю я и умудряюсь все-таки чмокнуть отчаянно уворачивающуюся Мелиссу в нос.

Мы оба хохочем, но когда я выхожу из дома, улыбка сползает с моего лица. Медленно ковыляя по улице, я в который раз думаю о том, что делать дальше. Нельзя сказать, что я не пытался, нет. Я почти все перепробовал; получил десятки отказов и несчетное число сочувственных взглядов. И теперь мне, в общем, не на что больше надеяться. Разве только на чудо. Или… Я вдруг вспоминаю про последнее, самое странное объявление. И когда приближаюсь к доске, уже ищу глазами именно его.