Алекс Бор - Лучшее [антология]

«J» — рыболовный крючок. Это ловушка, как и петля; убийство — но убийство праведное. Хитрость и мастерство. Рядом с мастерством «О» может означать только знание, прозрение; может быть, даже всевиденье. И «Е» как завершающий аккорд. Пасть с зубами. Животная сила. Опасность.

Я отрываюсь от пергамента и встречаюсь взглядом со своим наставником. Его внимательные глаза на секунду сверкают желтым. Или мне просто кажется.

— Не хочу брать Джимми, — упрямо повторяю я. — Тебе он нужнее здесь. В крайнем случае, — мой голос вдруг предательски срывается, — ты всегда сможешь его продать.

Мелисса так отчаянно качает головой, что на секунду мне кажется: та вот-вот оторвется. Конь — это, конечно, не любимый охотничий пес. Но мы оба к нему по-настоящему привязались.

— Нет, — говорит Мелисса. — Путь долгий. Лучше верхом, да и то за день не успеешь. Ты только не ночуй в лесу, хорошо? Дай Джимми отдых вечером и скачи дальше.

Она отчаянно пытается показать, что смирилась. Что ее мольбы в первые дни — всего лишь минутная женская слабость. Что она приняла и поддержала мое решение. Что она хорошая жена. Мелисса больше не пытается отговаривать меня, зато без умолку болтает. Решает, что нужно успеть, пока я еще здесь. Обсуждает дорогу и сколько хлеба мне завернуть с собой. Волнуется, чтобы я не замерз ночью.

Все эти хлопоты немного раздражают, но я понимаю, что лишь они и помогают жене держаться. Мелисса то носится по дому, то убегает в деревню… К вечеру она уже просто валится с ног. Я знаю, почему Мелисса делает так: просто если она не засыпает сразу, то невольно начинает шмыгать носом в подушку. И я не уверен, что от моих робких объятий жене становится легче.

Чем ближе подходит день отъезда, тем больше мне кажется, что наоборот.

На стене сарая нацарапано слово. Не рукой мастера Джо — уж его-то манеру выводить буквы я узнаю мигом, даже если не писать их, а вырезать ножом. Кем-то другим и, кажется, довольно давно. Странно, как я не замечал.

«J», «I», «M», «M», «Y». Целых пять символов, и — странное дело — «J» отчего-то крупнее всех других. У моего наставника буквы всегда одинаковой высоты. Один из бывших учеников? Кто-то, кто строил этот сарай для мастера Джо?

Впрочем, гадаю я недолго. Не хочется тратить время на досужие размышления. Не то чтобы я боялся, что неожиданный подарок исчезнет… Просто его смысл занимает меня куда больше.

Крючок. Кость. Паук — нет, целых два паука. Человечек с задранными руками. Я всматриваюсь в них во все глаза, а губы сами собой начинают шевелиться. Каждая из букв представляется мне клубком шерсти, который я разматываю, извлекая новые значения, и осторожно сплетаю с нитями из других клубков. Распускаю, если узор получается невнятным, а после начинаю вязать снова. Раз за разом. Попытка за попыткой. Когда рисунок обретает структуру и ясность, я понимаю, что простоял у стены не менее получаса. Я медленно опускаю вилы и возвращаюсь в дом. Беру со стола нож.

Кровь, вытекающая из перерезанного кроличьего горла, оставляет на полу узоры и письмена. Я держу тушку за задние лапы и слегка покачиваю ею из стороны в сторону, внимательно глядя вниз. Если получится буква — мне не хочется ее пропустить.

Когда струйка истончается настолько, что превращается в череду капель, я отбрасываю кролика в сторону. На кучу таких же, бесполезных уже тел.

— Что ты делаешь? — спрашивает холодный, подчеркнуто безразличный голос. Я оборачиваюсь.

Мастер Джо стоит в дверях. Только сейчас я понимаю, что не видел его весь день. Учитель снова уходил, но теперь вот вернулся.

— Что ты делаешь? — повторяет наставник.

Его губы поджаты, а глаза превратились в узкие щелочки. Морщины, кажется, проступили на лице сильнее. Я молчу — несколько секунд, не больше. А потом мастер Джо вдруг оказывается со мной лицом к лицу. И впервые за все время отвешивает мне пощечину.

Щеку обжигает — почему-то я ощущаю именно жар, не боль. Отворачиваюсь в сторону. И молчу.

Через распахнутую дверь в дом заползают холод и сырость.

— Где конь? — спрашивает учитель. — Где Джимми?

Имя кажется знакомым, но я не подаю вида. Опускаю глаза. Наставник стоит в луже кроличьей крови, размазав сапогами все мои узоры.

Я молчу. С этого дня мы с учителем почти всегда молчим.

Заплечный мешок, в который я укладываю свою последнюю пару штанов и запасную рубаху, старый и уже латанный. Я смотрю на него с удивлением, будто в первый раз, и вдруг понимаю: в нашем милом и таком уютном доме вообще нет никаких новых вещей. Все уже попадает сюда с прорехами и потертостями, чиненное и перекрашенное заново. Даже я.

Я смотрю на худую до прозрачности Мелиссу в сером, сотни раз перестиранном платье и понимаю, что точно не передумаю. Потому что если уж ей и должен был достаться калека-муж — то в придачу не должен идти еще и покалеченный дом с покалеченным добром. Моя жена заслуживает большего.

— Пиши мне, — говорит Мелисса. Ее покрасневшие от слез глаза выглядят просто огромными. — Обещай, что будешь мне писать.

— Да, — легко говорю я. — Каждую неделю.

— Лучше каждый день, — кончиками губ улыбается жена.

— Только если и ты будешь.

Мелисса кивает и порывисто обнимает меня.

Письмо лежит на столе. Просто лежит — не порхает по комнате, не взрывается и не тлеет. Я не сразу вспоминаю, что именно означают эти перевязанные бечевой, сложенные в несколько раз листы. Но потом меня осеняет. И я против воли расплываюсь в улыбке.

Не знаю, когда письмо появилось здесь. Наверное, его принесли, пока я убирал со двора остатки подтаявшего снега или чистил кроличьи клетки. Но теперь оно здесь, лежит как ни в чем не бывало, только руку протяни и схвати. Письмо здесь, а мастер Джо, напротив, ушел в деревню с четверть часа назад. И вернется не так уж скоро.

Я протягиваю руку. С минуту просто держу сверток в руках, не решаясь поверить в собственное счастье. А потом быстрым, судорожным движением даже не развязываю — разрываю бечеву. Быстро разворачиваю лист.

Он не загорается. До последнего я думаю, что все это — просто очередная мерзкая шуточка моего наставника; но кажется, даже ему свойственно ошибаться. Я так давно перестал обращать всякое внимание на пергаментных бабочек, что учитель, наверное, решил: письма мне больше не интересны.

Но он не прав, ох как не прав. Я и правда мог бы забыть, мог бы потерять интерес — но мастер Джо все еще не дает мне книг, реже и реже балует новыми заданиями и вообще, кажется, передумал хоть чему-то учить. Его деланное безразличие просто сводит с ума, да; ведь я приехал сюда именно за этим; ведь мне важно постигнуть науку, хотя и я не помню точно, почему.