Максим Форост - Вперед, государь!

Пару дней назад на лагуне, где шевелятся всем своим существом медузы, Клен видел, как играли в лодочки пацанята. Игрушки из щепок плавали кое-как вдоль бережка, а одна, с воткнутым в расщелину дубовым листом, заплыла, подхваченная ветром, так далеко-далеко, что словно парила над водой.

«Так бы вот и мне сделать», — маялся Клен уже третий день.

Он уже выбрал сосну — молодую, но крепкую, прямую и не слишком обхватистую. Примерился, куда ей упасть, чтобы легко волочить к берегу. Вспугнул семейку ежей, прогнал дятла и, размахнувшись, взялся рубить. Скрипя и ухая, повалилась сосна, с шорохом взлетели щеглы, понесся куда-то заяц. Клен крякнул и принялся обрубать сучья.

Когда на шум и стук собрался народ, Клен уже сделал полдела. Сбежались лесники, сошлись все, кто был поблизости.

— Ты… — у молодого лесничего сперва даже язык отнялся. — Чего натворил-то? Сосну порубил — ополоумел? Сто лет еще бы росла. Внукам с их детьми дом построить… А хвоя? А шишки? А смола? — лесник долго еще перечислял утраченное.

Клен мрачно сопел и отсекал сучья. Никто не пытался отобрать топор и увести его самого. Лесничий лишь ахал, остальные качали головами.

Вот после этого к Клену на Галичье взморье и пришел дядя Лемм. Дядя Лемм, суровый лекарь-травник, вырос в лесу и знал каждое дерево. Он был братом его матери. Клен сразу понял: мать прислала его для серьезного разговора. Клен и без того знал, что сосен такого сорта росло в том лесу от силы штук двадцать, да на возвышенности с другой стороны Острова, кажется, еще не более полста…

Дядя Лемм сел на отбракованное бревнышко, молча достал махорку, закурил, пуская дым вдоль моря. Клен только сопел и возился с плотом, затылком чуя дядькино настроение. Дядя Лемм докурил, отбросил цигарку, помолчал, мучая, еще.

— Ну, что, племяш, вконец обалделый? — голос у дяди Лемма хриплый — это от махорки. — Зачем сосну сгубил? Поясни.

— Мачту на плот… — просопел Клен немногословно. — Еще парус будет, — топором он долбил гнездо для мачты.

— Ты одурелый, племяш? — бросил дядя Лемм. — На острова плыть. В этакую даль… С пути собьешься и с голоду помрешь. Сам убьешься, может, кому и плевать, а мать пожалей.

— Дядь Лемм, — Клен выгреб из гнезда щепки и отложил топор. — Ты из-за дерева злишься? Вот слушай. В лесу каждое дерево считано. А вообрази, сколько их растет, может быть, на других островах. Хоть мосты строй, хоть на дрова их жги.

— Ба-алда ты, — протянул дядя Лемм. — Доплыть туда — на плоты и лодки больше лесу истребишь.

— Ладно, дядя Лемм, ладно, — перебил Клен. — Пусть не деревья, пусть медь. Или железо. Россыпью, навалом — ты же не знаешь, что есть на островах.

Дядя Лемм пожал плечами, долго думал, глядя себе под ноги, что-то решал.

— Затратно, — сказал он нехотя. — Это только кажется, что народу на свете полно. Сто восемьдесят четыре человека! Все, выходит, бросай? Зверей не стеречь, хлеба не сеять, детей не рожать. Только лес вали и твои плоты связывай? Так на иноземельное железо и весь свой лес изведешь — как жить-то после…

— Может быть там, — тихо-тихо выговорил Клен, — может быть там, на островах-то, и жить можно станет.

Дядя Лемм вдруг покраснел скулами, приоткрыл рот да как вскочит с места:

— Ах, так это ты Сойке, Кнушевой дочке, в уши напел, что скоро все на Малой Нереиде жить будете! — взъярился травник. — Там нету жизни, там камень, пустыня и почв нету. Понятно? Почвы тоже на плотах возить будешь? Вози! А воздух в пузырях повезешь? Там хлор, слышишь ты, хлор парами, туманами стоит. Ай, да чтоб тебя!

Дядя Лемм с досады рубанул рукой, повернулся, зашагал куда-то. Потом вдруг, сообразив, пошагал назад, на ходу крича Клену:

— Увидишь зеленый туман над морем — греби прочь. Пузырь надорви, а греби! А не сможешь, так в мокрую тряпку дыши — мочись на нее и дыши. Хоть жив вернешься!

Крикнул так и прочь убрался. Горячий он, дядя Лемм, суровый. Говорят, в молодости его в лесу звери рвали, и не просто звери, а стая койотов. Он выжил. Жилистый он, живучий, дядя Лемм-то.

…Острова маячили на горизонте штрихами и темными точками. Клен перечислял видимые ему скопления: — «Вон Старый Морж. За ним Пловец. А дальше Большая Нереида и Зимородок», — Зимородка Клен не любил. Над этим скоплением изредка проступал мираж, и сверхдальние белые острова в нем внезапно, на глазах наблюдающего, тускло зеленели.

«Это от хлороводорода», — проговорился когда-то давно, сжимая зубы, дядя Лемм. Тайна исчезла, осталось странное, словно после обмана, чувство. Клен упирался ногами в гальку. В одиночку, жилясь и надуваясь, подымал сосновую мачту, чтобы вогнать ее конец в гнездо посреди плота. Наконец, мачта вошла, содрогнулась и замерла, встав, как следует. Клен, удерживая ее, принялся вбивать клинья. Мачта укрепилась.

— Так вот куда ты дерево дел, — по берегу от поселка шла компания парней и девушек. Позади всех держалась Сойка, теребя букетик из незабудок.

— Здорóво, — буркнул Клен. Парни окружили его, качая головами. Двое, напрягшись, приподняли плот, чтобы поглядеть днище.

— Крепкий, — заверили оба. — Не сразу потонет, ты еще помучаешься.

— Дурак ты! — испугалась Сойка. — Дурак, что мелешь?

Рюг, Кленов приятель, подошел к Клену, встал, чуть заслоняя его, проговорил быстро и еле слышно:

— Плотники уже нервничают. Им твой топор нужен. Я могу сказать, что он пока у меня. Но только на два дня.

Клен быстро кивнул, пары дней ему достаточно. А вот Рюг, он — молодец, он же рыбак и лодочник, он в жизни не осудит того, кто плот строит.

— Загорелось тебе что ли? — Рюг, словно нарочно, опроверг похвалы. — Иноостровитяне письмо прислали?

Девчонки захихикали. Клен нахмурился, потом с вызовом распрямился:

— Прислали! — он парировал. — Иноостровитяне! У них — большие города и морские лодки. Они умеют браться за новое и не шатаются без дела, хохоча людям под руку.

Рюг только пожал плечами и отошел.

— Рули поставь, — он пальцем показал на корму плота. — Без рулей нельзя, замучаешься. Еще медные уключины надо, чтобы у тебя весла не унесло.

Клен промолчал: Рюг-рыболов говорил дело. Сойка переводила глаза с одного на другого, переживая, почему Клена не отговаривают.

— Эй, — не выдержал Рюг. — А ты, правда, видал чего-то?

— Видал, — кивнул Клен. — Сверхдальний мираж за Белым Китом. Они звали на помощь. Потому что, если бы могли, давно приплыли бы сами.

Парни присвистнули. Рюг не поверил и только с обидой поморщился. Разбредались все тихо, стараясь не задевать Клена и не смотреть на Сойку. Сойка осталась одна.

— Кле-он, — протянула. — Это правда? Ты что-то видел, а мне не говорил? Кле-он…

— Видел, — назло себе и Сойке подтвердил Клен. — Там города с куполами, высокие дома и привольные улицы. А дороги вымощены кирпичом. Желтым, — придумал Клен. — У иноостровитян голубая кожа, а правит ими суровый правитель, и есть у него красавица-дочь, — Клен уже не мог остановиться, а Сойка кусала губы и терпела. — Дочь правителя видела меня в мираже, влюбилась и зовет теперь: «Где ты, где ты, где ты, Сын Моря?»