Алексей Ивакин - Время возвращаться домой [СИ]

- Когда умру... За Левку замуж выйди. Только отчество Ольке оставь... И сыну.

И заплакал.

Он отчаянно трусил, умирая. Оксана это видела, даже не видела, а чуяла где-то под сердцем. Чуяла, что трусит, чуяла, что умирает.

Это были его единственные слезы за все восемнадцать лет. Слезы страха и отчаяния, от того, что он уже никогда не увидит своего сына.

И она ему соврала.

Она сказала, что сына, который родится, назовет Николаем. Николаем с отчеством Николаевич. Потому что у сына может быть отчество только по отцу. Зачем она это сделала? Ведь уездный моршанский доктор - со старорежимной такой бородкой, со старорежимным пенсне, типичный чеховский персонаж в засаленном сюртуке - сказал ей чуть раньше:

- Голубушка, а детей у вас больше не будет. Плохое питание во время прошлой беременности и нервное напряжение, знаете ли. Впрочем, нервы нынче у всех шалят, но у вас натура, кхм, слишком нежная. Замершая у вас беременность, знаете ли. Надо делать аборт, пожалуй...

А Колька выжил. Он перестал плакать в ту ночь, просто стиснул зубы и закрыл глаза. И победил смерть. Он умел побеждать и не умел проигрывать.

Оксана, чтобы сберечь мир в семье, сыграла выкидыш. Упала на улице, якобы подвернув ногу.

Знали об этом только Левушка и тот доктор.

Зато Колька выжил.

Оксана Леонидовна вдруг вздрогнула от очередного грома, разорвавшего небосклон. Гроза медленно шла на восток, но все еще била и била по Москве синими разрядами.

А если будет война?

Смертельно захотелось закурить. Но она обещала Коле.

И все же... А если война?

Вот пойдут они сегодня гулять. И всё случится где-нибудь в ЦПКиО... Или дать им ключи от дачи и вызвать такси? И Оля приедет утром... Самая счастливая на свете Оленька приедет и будет смотреть лучащимися неземным светом глазами! А этот лейтенант уедет на запад. А на западе - немцы. Война на пороге, об этом уже говорят, не скрываясь. Может быть, на Дальний Восток? Но там японцы - черт дьявола не лучше. Средняя Азия? Или куда-нибудь на Урал? Может быть, попросить Колю, чтобы он поговорил со знакомыми, чтобы Алешку в тыл отправить? Бесполезно, он такой скандал устроит... Да и лейтенант из такой же породы, в тыл не поедет. И Олю отпускать от себя на войну...

А если Колька прав? Пусть у нее не будет такой ночи, какая была у мамы, но дочь будет жива, рядышком. И не испытает она тягот, что выпали на долю самой Оксаны.

Что она понимает в жизни?

Лейтенант-пехотинец и она? А если его убьют? Ведь лейтенанты всегда на переднем крае, первыми в атаке.

Как когда-то Колька был первым в эскадроне. Вот и словил пулю, едва не ставшую смертельной. Для него и для семьи.

Тишину опять разорвало. На этот раз трелью дверного звонка.

Оксана Леонидовна открыла дверь. На пороге стояла Ольга, за ее спиной маячил смущенный лейтенант Алеша. Откуда-то снизу доносились приглушенные голоса, вероятно, его друзей - серьезного танкиста и улыбчивого летчика.

- Мама! Мы пойдем прогуляемся, - полу-вопросительно, полу-утверждающе зачастила Лелька. - Мы недалеко, мы только до Арбата или в ЦПКиО, но ты не волнуйся, мы не долго...

Да... Такой свою дочь Оксана Леонидовна еще не видела. Такой раскрасневшейся, явно не от вина, такой сияющей... Такой влюбленной.

- Там ведь дождь идет... - попыталась мама остановить дочку.

Оля округлила глаза:

- Мама, да он давно закончился!

- Подтверждаю, Оксана Леонидовна, - кашлянул Алексей, стеснительно высовываясь из-за плеча дочери. - Мы по двору прошли, на нас даже капельки не упало.

"Они говорят "мы"!" - мимолетно мелькнуло в голове хозяйки дома.

- Папа запретил тебе, - вздохнула Оксана Леонидовна. - У тебя слабые легкие, ты же знаешь...

- Я накину плащ, а...

- ...а воздух, озонированный грозой, даже полезен для здоровья, - закончили фразу Алешка и Оля вместе.

И мама вдруг поняла - бесполезно. Бесполезно их останавливать. Юность не знает препятствий. Они даже фразы повторяют друг за другом. И она их отпустила. Отпустила, а потом снова подошла к окну и долго стояла, провожая взглядом уходящую за горизонт грозу. А Коле... Коля вернется не утром. Вернее, утром, но не завтрашним. А дня через два, через три. Мужчины готовятся к войне, а женщины готовятся стать бабушками.

Тридцать шесть лет и уже бабушка...

От этой мысли Оксана Леонидовна вдруг опечалилась и засмеялась одновременно. Так бывает у женщин.

Она улыбалась и плакала, идя по ступеням вниз. Время было уже позднее, время провожать гостей.

И дальним смехом в унисон неслись над Москвой-рекой молодые, юношеские голоса.

Сюзев, слегка пошатываясь от выпитого алкоголя, махал руками в разные стороны:

- Вот вы были в Ленинграде? Нет, вы не были в Ленинграде...

- Я была один раз, - по-школьному подняла руку Оля.

- Да? Один раз - не считово, - махнул рукой танкист. - Ленинград надо видеть. Видеть так, как видел его я.

- Сюзев, ты пьян, - прихватил того за локоть Островко.

- Нет! Впрочем, да, но к Ленинграду это не имеет никакого отношения. Так вот... Ленинград - он давит. Понимаете? Со всех сторон эти каменные ущелья, они словно смыкаются над небом, как ущелья в горах...

- Вася, да ты поэт! - крикнул кто-то из компании.

- Я не Вася, я Вова. Нет. Я танкист, попрошу. Так вот, там - плохо. Улочки узкие, каждый пехотный дурак в тебя сверху гранатами может кинуть. А ты его - никак. Не достанешь. Скорость разворота, угол подъема. А тут в Москве? Смотри, какие просторы для меня!

Булыжная мостовая мягко ложилась под ноги - камень за камнем, шаг за шагом.

- Если я вон тут встану, башню разверну и каааак... Жахну по Кремлю!

Сюзев показал рукой, "как он жахнет", и одновременно с его головы слетела пилотка, сбитая мощным подзатыльником летчика.

- Извините... - Островко козырнул и тут же потянул танкиста за локоть в сторону гранитного берега реки.

- Не обращай внимания, Оль, - Волков поднял пилотку Сюзева и улыбнулся девочке.

- А я кроме тебя никого не вижу и не слышу, - вдруг осмелела она. Взгляды их опять встретились, и время снова превратилось в вечность.

Где-то там, за границей этой вечности, лейтенант-летчик яростно шипел на лейтенанта-танкиста:

- Ты обалдел? Ты думай, что говоришь, "пушку наведу на цель..." - передразнил Островко Сюзева. - Совсем мозги от водки потерял?

- От коньяка, - упрямил Сюзев. - И чисто теоретически, межпрочм...

- А ну, стой тут! - Островко большими шагами дошел до Волкова с Олей, навалив уставшего от дня рождения танкиста на парапет.

- Ребят, вы гуляйте, а я дружка до дома, до хаты... В смысле, мы на вокзал, Леха! Догоняй в Минске!

Мимо пронесся черно-горбатый "ЗИС", шурша шинами.

Долго еще вдоль набережной, несясь к звездам, неслось нестройное:

- Три танкиста, три веселых друга...

И неприличный хохот долго еще раздавался над тихой гладью вечерней реки, освещенной торжественными рубиновыми звездами Кремля.