Алексей Ивакин - Время возвращаться домой [СИ]

- Смотря кто зовет, - усмехнулся Шпильрейн и откинулся на спинку лавочки.

- Но, скажите мне, почему я вам должен верить?

- А вот это вторая причина... Визуальная психодиагностика, методами которой я владею вполне себе уверенно, позволяет мне определить вас как человека флегмо-меланхолического темперамента, акцентуированного по дистимному типу. В переводе на человеческий язык - вы достаточно коммуникабельны, но, при этом, чрезвычайно восприимчивы и эмпатичны, а еще у вас аналитический склад мышления, извините за научный жаргон.

- Ничего не понял, - честно сознался Волков.

- Не важно, - отмахнулся Шпильрейн. - Из вас получится отличный психронолог. Коньячку-с?

И профессор протянул лейтенанту фляжку, серебристо блеснувшую в лунном свете. Небо уже очистилось, и вечная спутница влюбленных и поэтов мирно висела над мирной еще Москвой.

Лейтенант машинально хлебнул терпкого напитка.

- Армянский, пять звезд, - похвастался Шпильрейн и продолжил. - Конечно, таких, как вы - вагон и маленькая тележка. Но я хочу, чтобы внучка осталась жива.

- Внучка? - не понял Алексей.

- Или внук, - пожал плечами Лев Моисеевич.

- Так Оля ваша...

- Нет, нет. Не физически. Ксюша всегда была верна мужу. Я бы хотел, чтобы она была моей дочерью. Поэтому и считаю ее своим ребенком.

- Я не понимаю вас.

- А этого и не требуется.

И снова задымил трубкой. Пыхнул несколько раз и продолжил:

- Так что вы решили, лейтенант?

- А что я должен решить? В понедельник я уеду в Минск.

- А Ольга? Она не спросит ни тебя, ни родителей. Просто уедет к тебе. И все.

- Вы говорили, что девять этих, как их...

- Психронологов?

- Да, видели одно и тоже. А десятый?

- А десятый не нашел тебя. В его варианте тебя не было. Впрочем, там и войны не было.

- То есть, если я застрелюсь, войны не будет?

- Вот еще. Не все так просто, лейтенант. Ты вообще никто и на судьбы мира повлиять никак не можешь. Просто ты в том варианте не родился.

- А...

- Оля? Оля была. В том варианте я был ее родным отцом. И она там вполне удачно вышла замуж за какого-то купца. Андрея, кажется. Точно не помню. Помню, что не была счастлива.

- И что мне делать надо? - зло плюнул на асфальт лейтенант.

- Алеша, ты ее любишь?

Левая нога лейтенанта непроизвольно затряслась и по коже побежали мурашки.

- Да, - твердо ответил он.

- И сможешь отказаться от нее? Чтобы она жила?

Он закусил губу. Закусил так, что во рту появился теплый, солоноватый вкус. Отказаться? Отказаться от своей женщины?

- Вы сказали, что она была... будет... беременна?

- Да, - спокойно ответил Шпильрейн, глядя куда-то в небо.

- И он... Она... Они погибнут?

- Да, - и новое облачко дыма, прижимаемое послеливневой влагой, поползло между кустов только-только зацветающей сирени.

- Я вам не верю, товарищ полковник, то есть профессор, то есть... - хрипло сказал лейтенант. Он и правда, не мог, не хотел верить этому... Психронологу. Отказаться... Как можно отказаться от той, которую любишь?

- Хочешь проверить? - повернулся к Волкову Шпильрейн. - Могу обеспечить. Сам посмотришь на свое будущее.

Вместо ответа лейтенант снял пилотку, сжал ее в руке и обессиленно опустил голову. Спустя несколько томительных секунд глухо ответил:

- Конечно. Куда ехать?

- Зачем ехать? - удивился Шпильрейн. Откуда-то из тени скамейки он достал портфель, расстегнул его и достал часы-луковицу. На цепочке. Серебряные.

- Мне их, между прочим, Карл-Густав подарил, - похвастался Лев Моисеевич. - Тот самый!

- Маннергейм?

- Юнг! Он с моей сестрой Сабиной...

- Тоже двоюродной?

- Троюродной... Так вот, он с моей сестрой крутил, эмн... В общем, играли в доктора, да.

- К чему вы мне это рассказываете?

- Ни к чему. Просто хотел, чтобы вы обратили внимание на часы. Какие они серебряные, как блестят в лунном свете. Вы видите этот блеск, слышите позвякивание цепочки...

Голос Шпильрейна чуть понизился, а сам профессор словно превратился в мурлыкающего кота, внимательно и неотрывно глядя на лейтенанта странно расширившимися глазами:

- Вы глубоко вдыхаете, выдыхаете, вы чувствуете воздух, чувствуете спинку скамейки, вы прекрасно слышите меня. Вы спокойно можете поднять руку... Спасибо. Вас зовут Алексей... Вы прекрасно знаете, где вы находитесь и с кем разговариваете, вы все чувствуете, все видите. Когда я досчитаю до десяти - вы спокойно и расслабленно опустите руку, потому что вам... раз... так захочется... два... и дыхание становится все мягче, все глубже... три... вы неотрывно следите за маятником... четыре... все вокруг нереально, лишь сон... пять... ты вернешься, когда все поймешь, вспомнишь, запомнишь... шесть...

Голос Шпильрейна убаюкивал, ритмичное покачивание часов укачивало. Мир словно расплылся между вздохами, и лишь четкие удары сердца отмеряли время.

- ДЕСЯТЬ! - вдруг взорвался трубный голос где-то в голове, и лейтенант Волков очнулся.

Профессора рядом не было.

- Вот зараза, - громко ругнулся лейтенант, встал со скамейки, потянувшись, и с наслаждением вдохнул полной грудью.

"Чем это пахнет?" - удивился Волков.

А пахло так, как будто вокруг газовали тягачи целого артполка. К запаху сгоревшей соляры примешивался еще и запах полевой кухни. Правда, не солдатской гречкой пахло, а горелым шашлыком.

Принюхавшись еще раз, лейтенант сделал шаг вперед и...

И остолбенел.

То, что перед ним стоял автомобиль, Алексей понял. Но чтобы такой...

Плавные изгибы, низкая посадка, хищное выражение, эмн... автомобильей морды - если бы не четыре колеса, Волков решил бы, что перед ним какая-то летающая штуковина. А иначе как на такой по дорогам ездить? Между асфальтом и дном автомобиля едва руку можно всунуть. Низкий очень клиренс. На такой машине только по спортивным трекам гонять. И вон, огонек какой-то красный за стеклом горит.

Алексей никогда не испытывал тяги к автомобилям. Его интересовала не скорость, а надежность. Может быть, поэтому он выбрал пехоту, а не летное училище. Лучше лениво сидеть в засаде, чем нестись навстречу смерти. Но вот эта машина, нет, не так, МАШИНА, буквально заворожила его своей необычностью. Хотя и была покрашена в правильный, но демаскирующий цвет. Красный хорош на флаге, а не на автомобиле.

А вообще, откуда он взялся?

Стоп!

Профессор был прав? И он, лейтенант Алексей Волков, действительно в будущем? Но Шпильрейн ведь говорил, что максимум на сто пятьдесят два дня, значит должна уже быть осень, а жара такая - ни разу не осенняя. А еще он говорил за войну. Тогда почему нет светомаскировки?

Лейтенант сделал шаг вперед и коснулся красной хищной машины.

Она вдруг заверещала диким голосом и замигала огнями так, что Волков машинально отпрыгнул, споткнулся обо что-то и свалился на спину в кусты. И только ноги торчали к небу подковками сапог.