Алексей Ивакин - Время возвращаться домой [СИ]

Когда начался быстрый номер, Волков, не обращая внимания на обезумевшую толпу, которая прыгала так, будто они сиднем сидели целую неделю, все же выбрался, изображая танец. Затем он пошел, почти побежал, вытирая вспотевшее лицо пилоткой, прочь от грохочущего эпицентра свободы от всего. Слишком это для лейтенанта было... Непривычно, что ли?

А вслед ему неслись артобстрелом звуки контрабаса:

- С вами была группа "Шейкерс"! Контрабас - Димыч Лалетин!

А вслед - рев входящей в пике гитары:

- Соло-гитара! Леха Винокуров!

Пианино ударило рикошетом винтовочного залпа:

- Клавиши - Женька Ощепков!

- Великий и ужасный РРРРРРРРРОМАН ЧАЩЩЩИН! - минометным огнем добили публику барабаны.

Медуза Горгона куда-то пропала, Волков освободился от ее липких объятий, растворился в толпе...

А потом была аллея фонарей.

И люди, люди, люди. Бесконечными волнами они бредут в разные стороны. Люди, похожие на пингвинов, ворочающих головами во все стороны.

То ли ночь, то ли день.

Девочки и мальчики всех возрастов бредут по Арбату, разглядывая друг друга. Лица их изображают веселье и любопытство. Они ищут друг друга, роняя взгляды ниже пояса.

Рассекая поток, словно катер по волнам, ходит старик и робко сует в лица людей цветы. Его не замечают.

То ли да, то ли нет.

То ли я, то ли ты.

Художники ленивыми тюленями развалились в своих креслах. Они жадно пьют воду из пластиковых бутылок и не менее жадно вглядываются в глаза прохожих.

А прохожие...

Вот идет троица. Девочка в центре. По краям мальчики. Один мальчик чуть ближе - он неосознанно старается коснуться девочки, а она сторонится. Она норовит прильнут к третьему, но тот стесняется.

Мимо них проносится маленький мотоциклет. Девочка визжит, и на мгновение все они, втроем, прижимаются друг к другу.

Вдруг она что-то говорит и, резко махнув каштановым хвостом волос, садится к старому тюленистому художнику. Тот лениво начинает рисовать шарж.

Мальчик, к которому она льнула, держит ее пиво и свое. Бутылки изумрудно сверкают на желтом блеске фонарей.

Где-то играет скрипка.

На фоне рекламного плаката целуются две девочки.

Плакат желто-зеленый. На зеленом черно вытатуировано: "Та". На желтом китайско выписано - "Ту"

Та - ту. Или эта?

А китайцы жизнерадостно фотографируются на фоне ярко разрисованной стены. Или это японцы? Между ног китайцев шныряет черный кот. Его, время от времени, подпинывают. Иногда ему подкидывают.

У кота нет одного глаза. Он похож на пирата. Порой кот перебегает дорогу тем, кто идет в сторону Воздвиженки и Кремля.

А девочку, между тем, нарисовали.

Она смеется, недовольная рисунком, в тон ей смеется и тот, кто льнул к ней. Тот, к кому льнула она, равнодушно рассматривает дом напротив. На доме английская надпись: "Skazka". Под этой надписью другая, русская и мелкими буквами: "Аренда".

Аренда сказки никого не интересует.

Женщины разглядывают мужчин, мужчины оборачиваются вслед женщинам. Сказка она там... Чуть ниже живота.

Снова китайцы снова фотографируются снова на фоне памятника.

Мотоциклетка едет обратно, едва не сшибая зазевавшуюся велосипедистку страшной наружности.

Кот честно стыбздил недоеденный булку с сосиской. Куснул ее. Немедленно срыгнул. Брезгливо отошел в сторону. В дурно пахнущую лужицу нечаянно ступила девица в меховых сапогах, но не заметила этого. А одноглазый улегся, дожидаясь от Неба шаурмы.

А та увела эту.

Или эта ту?

И людская волна смела розовые следы с брусчатки.

Теплая майская ночь нежным одеялом падает на Москву.

Дредноутом раздвигая толпу, проехала мусоросборочная машина. На желтом ее борту было написано мелком от руки - "Партизаны чистоты!" Именно так, с восклицательным знаком.

Мусорный партизан-броненосец разорвал троицу на две неровные части.

И одна часть вдруг растворилась в субботней толпе, а вторая начала сначала кричать, а потом яростно тыкать в свои мобильные телефоны. Но гудки были бесполезны. Она бежала, и слезы бежали по левой щеке, а правая растягивалась в странной, почти юродивой улыбке.

И больше ничего.

Усталый негр снимал в укромном закутке ливрею.

Ему хотелось домой, в Нигерию, ко львам, антилопам и баобабам. Или не к баобабам. Или не ко львам. И Мганга его уже не дождалась, выйдя замуж за старшего сына вождя. Она уже замужем. За мужем. За. Мужем. И остается ему лишь снимать ливрею.

Внезапные таджики оранжевыми вампирами вынырнули из дворовых щелей, держа наперевес узкие жала метел.

И аллея фонарей смыкается в оранжевую теплую точку.

Китайцев больше нет.

Сказка все еще без аренды.

Та увела эту, а те дерутся друг с другом рядом с флегматичными таджиками.

А я?

Кто я в этом смешном, невероятном, глупом мире?

Я - бомж, которого гоняет охранник от пьяных псевдопосетителей псевдоресторана.

Я - фотограф, который молнией сверкает между молекулами пар и атомами одиночества.

Я - голос из колонок, разбивающийся о каменное небо и не менее каменные сердца.

Я - плачущая холодом конденсата пивная бутылка.

Я - чистый лист бумаги, на котором кто-то рисует мою жизнь.

Я - лейтенант РККА Алексей Волков.

И "Наганом" на бедре тяжесть памяти.

Я - помню. И я дождусь.

И я вернусь.

А иначе - как?

- Барышня, а в какую сторону метро?

- Ой, а вы артист?

- Нет. Я просто живу так, - он привычно поправил форму.

- А вам какую линию надо?

Алеша пожал плечами. На черных петлицах перекрещенными пушечными стволами мелькнул золотой отсвет фонарей.

- Тогда вам со мной...

Он криво улыбнулся, лихо козырнул барышне и отправился в другую сторону.

Думать о другой и...

Художники лениво провожали вязкими взглядами худого, плохо выбритого парня, за спиной которого болтался тощий вещмещок.

А пингвины? Пингвины разбредались, качая пьяными головами, по гостиницам и съемным квартирам.

Лешка сел за красный столик и, бездумно попивая холодное светлое пиво, смотрел на прохожих.

- Лейтенант! Пришел-таки! - хлопнул его кто-то по плечу.

Волков обернулся.

Перед ним стояли трое. Тот самый бородач, который он просил прикурить часа три назад, востроглазый худой брюнет и круглолицый улыбчивый дядька лет пятидесяти.

- У тебя занято?

- Нет, конечно, присаживайтесь.

Брюнет представился Андреем, дядька - Анатолием. Бородач метнулся в бар за пивом.

Бар, кстати, был весьма необычен. Синий троллейбус на улице без движения. Голос из троллейбуса завывающе пел про чистые пруды и какие-то там ивы, которые как девчонки, смолкли у воды. Вот уж непонятно, как автор песни, а лейтенант ни разу не видел молчащих девчонок. Все время дребезжат чего-то не по делу...

- Ты торопишься? - спросил бородач. Сергей, кажется? Да, Сергей...