Марчин Вольский - Пес в колодце

— В этом плане Галилео лищь развивает более ранние работы одного из моих земляков, каноника Миколая, — сообщила Мария. — Вы не нашли, синьор, его любопытный трактат о том, что худшие деньги всегда вытесняют деньги лучшие, Monetae cudendae ratio [8] Monetae cudendae ratio — труд Николая Коперника, написанный в 1526 году по просьбе короля Польши Сигизмунда I и представленный сейму Королевской Пруссии, одной из провинций Королевства Польского. В этой работе Коперник изложил свои взгляды на теорию денежного обращения. ?

Сегодня, когда я вспоминаю тот канун весны, понимаю, что во всех тех наших встречах, совместных обедах и ужинах скрывалась одна громадная недомолвка, некая тайна, с каждым днем становящаяся все больше. Дни же мчались галопом, словно молодые жеребцы, я же, хотя и не позволил себе никакой фамильярности, чувствовал себя все более близким для этой несчастной женщины. Понятное дело, я любил ее, мечтал о ней по ночам, но то было лишь немое обожание. Ведь по отношению к этой даме я был чуть ли не старцем, к тому же — ее подданным… Так что во мне нарастало опасение, что когда я работу закончу, м расстанемся, чтобы уже никогда не увидеться. Тем не менее, профессиональная порядочность не позволяла мне поступать как Пенелопа, которая попеременно то ткала, то распускала ткань.

Тринадцатого апреля я сделал последние мазки кистью. Картина была готова. В окно врывались запахи цветущих деревьев в дворцовых садах, мы же стояли, глядя на пару античных богов в ходе подготовки к охоте. Ипполито в этой сцене был украшен гораздо более того, чем позволяют приличия. Он выглядел столь мужественно, благородно и пропорционально, словно бы в темперу я добавил парочку фунтов вазелина.

— А не кажется ли вам, что моему изображению можно было бы более польстить? — спрашивала герцогиня, беря меня под руку. — Неужто на самом деле губы у меня не такие выдающиеся, а глаза — веселые? Я понимаю, что они не слишком подходили бы для изображения Охотницы в гневе. Но тогдв ты мог бы изобразить меня как Афродиту. Неужто ты считаешь Венеру кем-то худшим?

— Нет, синьора, лично я ставлю Афродиту на первое место, и она, как говорят некоторые, сильнее Зевса и Хроноса вместе взятых, ибо еще перед ними пояилась она из Хаоса, подобно давней азиатской Матери Богов.

— Тогда почему же для меня ты выбрал Артемиду, а не Кипрскую Повелительницу? Только ответь откровенно.

Я сглотнул слюну. А собственно, почему бы не сказать ей правду. К этому времени все придворные дамы убежали на внутренний двор, следить за выступлением медвежатников, прибывших из Чехии.

— Извини, синьора, но богиню любви я должен был бы написать нагую.

— И что тебе мешает…?

— Ваше высочество, твой достойный супруг, твое положение…

— А мне кажется, будто бы Ипполито приказывал тебе выполнить все мои желания. А я этого хочу. У Лукреции из Модены множество подобных изображений, а она ведь кузина Святого Отца…

— И все же, как-то это недостойно…

Мария топнула ножкой:

— Нарисуй эскиз.

Я склонил голову.

— Хорошо, синьора; постараюсь найти натурщицу с подобной твоей фигурой, после чего пририсую ей твое лицо.

— Натурщицу, — рассмеялась герцогиня. А разве я для тебя недостаточна?

Тут ее пальцы начали бегать по пряжечкам и завязочкам… И одежды спадали с нее, словно осенние листья, пока не встала она передо мной, словно Киприда, поражающая снежной белизной тела. Груди у нее были небольшие, зато крепенькие, подобные полушариям, розовым бутонам, все пропорции были просто совершенными, худощавые ножки, плоский живот…

Альбом для эскизрв выпал у меня из ног; Мария наклонилась, подала мне. Я почувствовал ее головокружительный запах. И в этот же миг с галереи донеслись возгласы, смех и топот ног возвращавшихся фрейлин.

— Рисуй меня! — приказала Мария с упрямой усмешечкой на своих чудных устах.

— Умоляю, нет, извини, синьора…

Я разволновался, словно подросток. Слишком мало было времени, чтобы ее одеть, так что схватил лежащую одежду и почти силой потянул Марию к дверям склада красок. В алькове царила темнота, я же лишь пытался герцогиню одеть. Но почувствовал на шее ее руки, худенькие и пахнущие словно розы, ее уста на своих устах, ее язык…

— Что же ы делаешь, синьора? — шепнул я.

— Ничего особенного. Просто я люблю тебя и хочу тебя, мой мастер!…



Как она обманула фрейлин и гвардейцев, навсегда останется тайной. Еще в тот же вечер гонец доставил мне записочку, призывающую меня в белую беседку, располагающуюся в садах, стекавших по южному склону Кастелло Неро. К записке прилагался ключ от давних Водных ворот, представляющих эвакуационный выход из замка. И как должен был я поступить? Струсить?

Не будя Ансельмо, я умылся и тихонько выбрался из дома. Словно воришка пробежал я по сонным улицам Розеттины. И еще до того, как пробило полночь, я очутился в садовом павильоне, в объятьях Марии.

Вместе мы пережили ту ночь словно роскошнейший пир, начав сразу от неспешной, можно сказать: ленивой дегустации закусок; затем через более живое поглощение супа, до безумия первого основного блюда, прерванного коротким вскриком и слезами счастья, памяткой чему стал кровавый цветок на простыне… Когда она ушла, я стыдливо стирал эту ткань в бочек у беседки, а небо розовело надо мной, словно вода в сосуде; пели птицы, и гасла на небосклоне утренняя звезда госпожи Венеры.

А потом помчались бегом последующие дни, наполненные ожиданиями, и ночи, загустевшие от упоения.

После ошеломительной весны наступило жаркое дето; корпуса Ипполито, изрядно прореженные на полях Паннонии и под стенами Белграда, возвращались домой. Император заключил мир, не слишком беспокоясь судьбой пленных, из которых многие попали на рынки рабов от Бухары до Марракеша. Великий герцог Розеттины въехал в город через специально возведенную триумфальную арку, провозглашая славу перемирию и оплакивая своего фаворита, Джанни, который, когда в него попали отравленной стрелой, умирал долго и болезненно. Демонстрацию вдов и сирот, оставшихся от павших солдат, эффективно разогнали.

А мы? Наша любовь с каждым днем делалась все больше… Даже после возвращения Ипполито мы продолжали встречаться в маленьком домике на Петушиной улице, соединенном тайным переходом с часовней монастыря францисканок, настоятельница которого, сестра Марии, пускай и без особой охоты, но глядела сквозь пальцы на наши свидания.

Подозревал ли нас герцог? Пару раз встретившись с ним, я получал исключительно доказательства его благоволения. Мне даже было стыдно за собственную неверность. Другое дело, что место Джанни уже занял нумидийский юноша, словно выточенный из благородного эбенового дерева.