Марчин Вольский - Пес в колодце

— А вам известно, синьора, что осталось из его наследия? — продолжил я расспросы.

Моника задумалась.

— Скорее всего, нет.

На обочине я увидал огромную картину, изображавшую голую женщину на крыше безлошадного экипажа. Картина была снабжена надписью: "Мыслю, следовательно, нахожусь в альфа ромео".

— А ведь это мое! — хвастливо заявил я.

— Знаю. Ты же контролируешь десять рекламных агентств, опять же — монополия на бигборды.

— Нет, я имел в виду формулировку, использованную мною в падуанских лекциях: "Мыслю — следовательно, существую".

— Не заливай, Альдо, — рассмеялась девушка. — Даже ребенку известно, что это цитата из Декарта.

Я не стал полемизировать с женским невежеством, придя к выводу, что хотя везущая меня девица и желала выглядеть ученой, но такой умной как моя Мария, она не была. Тем временем, кроме рокота машины, до меня донесся другой звук, пискливый, несколько следующих один за другим тонов, потом какая-то довольно приятная мелодия.

— Паоло, вот только не притворяйся, будто бы тебя нет дома.

— Непонятно откуда, но ей ответил мужской голос:

— Тогда представь, будто бы звонишь, малышка. У тебя какая-то проблема?

— Мне нужна твоя хата. Самое большее — на пару дней.

— Любовь или бизнес?

— Бизнес на все сто.

— Тогда все в порядке. С тебя должок. Я возвращаюсь на будущей неделе.

— И куда это тебя забросило?

— Я в Нью-Йорке.

— Желаю хорошо развлечься. Спасибо за хату.

— Па!

— Синьора разговаривала с кем-то, в настоящее время пребывающим в Англии? — отозвался я, не сдерживая изумления.

— В Америке. Мой приятель сейчас в Нью-Йорке. — Моника произнесла это таким тоном, словно для нее было очевидным, что всякий обязан знать этот Новый Йорк, о котором, сколько живу, никогда не слышал. — Надеюсь, — прибавила она, — что нас не станут разыскивать раньше, чем через пару часов. Но тогда все уже будет кончено.

У меня было желание спросить: "Что будет кончено?", но не хотелось портить себе прекрасного настроения. Тем временем, движение по дороге, по которой мы передвигались, существенно уменьшилось: мы свернули направо, затем еще раз, тоже направо. Все здешние дороги, по сравнению с нашими, отличались невероятно гладким покрытием, да и сам экипаж должен был сконструирован как-то так, что — несмотря на сумасшедшую скорость — я практически не чувствовал сотрясений. И вот тут на доске у дороги я увидал доску с надписью: " Монтана Росса ", которая заставила мое сердце сжаться от волнения, а уже через миг мы очутились перед рядом небольших домиков, по городской моде поставленных тесно один возле другого, но возле каждого имелся маленький садик. Мы въехали на участок; машина по наклонной плоскости скатилась в подвал.

— Сейчас я тебя развяжу, — сказала Моника. — Сможешь двигаться. С одним маленьким ограничением! — Тут же на щиколотках замкнулись стальные кольца. — Это, чтобы тебе не пришло в голосу сбежать.

— Синьора! — возмутился я. — Твоя осторожность излишня, ведь я дал слово. Кроме того, хочу подчеркнуть, что я не привык уходить, не прощаясь, тем более, с кем-то, спасшим мне жизнь.

— Комплименты можешь пропустить. Я тебе ни Мать Тереза, ни Флоренс Найтингейл. Спасла я тебя ради денег. А бежать не советую ради твоей же безопасности. У меня имеются основания подозревать, что кому-то чрезвычайно важно, чтобы ты не вернулся на старое место…



Дом имел приличные размеры, но более всего меня изумило отсутствие слуг. Кухня соединялась со столовой, что — честно признаюсь — наполняло меня отвращением и сочувствием к хозяевам, которым приходилось завтракать, видя готовку блюд и подвергаясь общению с кухарками. Зато уборная, до которой я добрался, изо всех сил сжимая колени, была из разряда наиболее славных, в которых мне доводилось проводить время. Она заставляла вспомнить изысканнейшие римские времена. Отдельная уборная с проточной водой! Искусные краны, после вращения ручек на которых из кранов текла или холодная, или горячая вода. В первый момент я даже налил кипяток себе на голову. Зато потом я нежился в сказочно теплой жидкости, которую пришлось дважды спустить, чтобы наконец-то помыться. Мне удалось открыть принцип включения освещения. Ничего сложно: свет зажигала кнопка, даже обезьяна могла бы этому обучиться. Повсюду я разыскивал бритву, чтобы избавиться от щетины, но, не найдя, попросил помощи у Моники.

— Что, забыл как пользуются электробритвой? — рассмеялась та, но вручила мне округлую шкатулочку с вращающимися зубцами, которая, подобно хищному зверьку, быстро справилась с растительностью на моем лице.

Девушка подумала обо всем. Когда я выходил в купальной простыне, она дала мне уже приготовленную одежду, мягкую и прилегающую к телу.

— Что, не знаешь, как надеть треники? Погоди, я освобожу тебе ноги.

Легкие, но прочные кандалы упали на пол, но когда я склонился, чтобы помассировать щиколотки, Монику этот жест должен был весьма обеспокоить. Она подбежала ко мне, схватила за руку и перекинула над собой, после чего обездвижила меня на ковре.

— Что ты делаешь, синьора? — промямлил я.

— Больше и не пытайся делать подобное, у меня черный пояс по айкидо, — бросила та. — А сейчас можешь надеть штаны.

Понятия не имею, что этот черный пояс означал. Хотя, можно было опасаться, что вновь мне попалась какая-нибудь колдунья.

А перед тем я вновь пережил шок. В туалете висело зеркало на всю стену. Так вот, мужчина, которого я увидал в его совершенной глубине, был не я. То есть, кое-что совпадало: шесть пальцев, черты лица, да и — более менее — вся фигура. Только Альдо был выше меня, где-то на половину локтя, у него был больший живот, и лысина выдавалась сильнее. К тому же, в нижней части живота у него имелся шрам после какой-то серьезной операции, а еще округлый шрам величиной с денарий на предплечье. Зато я не обнаружил дырки на груди, памятки о поединке в Париже с одним из знаменитых мушкетеров де Тревиля.

Так кем же я был на самом деле? У меня было сознание Альфредо, но тело Гурбиани. Что это означало? Мне вспомнилась беседа, что была у меня когда-то в Лиссабоне с неким путешественником, бывавшим в Индии. Он говорил о распространенной среди тамошних язычников вере в переселение душ, называемое метампсихозом. Неужто я был материальным доказательством правдивости того суеверия? В таком случае, почему я вылез из колодца, в который меня когда-то сбросили? Почему я ничего не помню из прошлого Альдо? И что, собственно, произошло с тем богачом?

Рядом со столовой я набрел на опрятную библиотеку и, получив разрешение от девушки, бросился к полкам. Книги были изданы на исключительно гадкой бумаге, зато они были невероятно качественно иллюминированы [10] Имеется в виду общее художественное оформление книги: заставки, орнаменты, виньетки, дизайн страницы и обложки, а не только иллюстрации. . Имена большинства авторов мне ничего не говорили: Джойс, Дюрренматт, Набоков, Умберто Эко… Зато с радостью я заметил сонеты Шекспира (выходит, его читали и через много столетий) и "Декамерон" Боккаччо. Забыв обо всем, я набросился на толстенный том "История мира — новое время". Я поглощал его в течение лавры часов с воодушевлением, которого, думаю, не познал никто из читателей. Даже палачи Ипполито не смогли бы оттянуть меня от этого чтения. У кого еще имелась возможность узнать историю последних четырех сотен лет после собственной смерти?