Марчин Вольский - Пес в колодце

И вот тогда я взяла голос, в нашем распоряжении было тогда множество микрофонов. Я страстно выступала к сведению роли женщины только как инкубатора, против лишения ее права на принятие решений… Говорила я весьма импульсивно.

Брат Рей парировал мое выступление деликатно и коротко:

— "Клер, а ты когда-нибудь говорила со своими родителями на тему: дискутировали ли они перед твоим рождением по вопросу: ребенок или новый автомобиль?".

Я замолкла.

— И люди принимали все это без возражений? — спросил я.

— В этом-то и заключалась его магия…

Наш разговор протянулся до полуденного времени. Потом я еще разговаривал с местным священником, который, рискуя отлучением от церкви, присоединился к крестосиним. Подобно сотрудникам Пристля, он казался потерянным. Работник стоянки выразил мучащие всех опасения:

— Его могли убить.

Я много размышлял над выражением: "Чтобы дойти, нужно идти дальше", только никак не мог этих слов интерпретировать. Вот что, черт подери, хотел он мне сообщить таким образом? Я снял частную комнату на краю города, опасаясь того, что люди Амальфиани наверняка будут меня разыскивать, и ожидал какого-нибудь знака. Еще я приобрел кассету с записями. Они не были профессиональными; в фоне были слышны отзвуки городского шума, свист ветра. Голос Пристля же звучал слабо, иногда на самой границе слышимости. Но было в нем нечто притягательное. В особенности мне понравился один псалом:

Озарение пришло во сне. В нем вернулся образ поездки на автомобиле в дождливую ночь по серпантинам дорог, руки, сжавшие руль. Дорожный указатель: " Анзер, 7 км ".

Я сорвался с постели, за окном ночь, еще не начинало светать. По телефону я заказал такси.

— Вы отвезете меня в Анзер? — спросил я у таксиста с покрасневшими, как будто он только что поднялся с кровати, глазами.

— Если заплатите за обратную дорогу.

Я догадывался, чего искал в той округе Гурбиани. Высоко в горах располагался старый скит Пристля. Понятное дело, я не обманывал себя, что он мог в него вернуться, очень многие проверили это еще до меня, но раз мне нужно было "идти дальше", то куда… Там я, по крайней мере, найду какое-нибудь указание".

В Анзере из-под небольшой гостиницы неподалеку от станции канатной дороги на Секс Руж я украл горный велосипед. Вообще-то говоря, взял на время. У меня было огромное желание его вернуть. Все еще было довольно темно, но я упорно крутил педалями в сторону массива Равильхорн. После доброго часа поездки, как раз с восходом солнца я добрался до небольшой силовой станции на берегу озера Тцейзье. Я объехал здание и оставил свое транспортное средство в том месте, где тропа начала круто карабкаться под гору. Там я даже заметил выполненный любительски дорожный указатель с надписью " Cabana Priestl " (кабинка для переодевания Пристля — ит.). А утро делалось просто прелестным, на траве и альпийских цветах лежала роса, время от времени отзывались сурки. Нигде ни следа туристов. Поднимаясь выше, я услышал коровьи колокольцы. Это швейцарские "милки" выходили на свои горные пастбища. От хижины Раймонда остались только опаленные камни и куски сгоревшего дерева. Кто-то поджег скит добрую неделю назад. Но на валунах стояли поминальные лампады и лежали свежие цветы, доказывающие наличие человеческой памяти. А между камнями посетители втыкали, словно в иерусалимскую Стену Плача, листочки с просьбами и молитвами. Я отыскал пастухов. Они говорили только лишь по-французски, а мне, несмотря на несколько лет, проведенных в Париже, этот язык давался с исключительным трудом. Понятное дело, ничего они не знали, и Пристля не видели уже две недели.

В соответствии с переданным указанием, я пытался идти дальше, но после того, как был пройден очередной километр, тропа закончилась у скальной осыпи. Я вскарабкался и на нее. И вот там уже беспомощно остановился. Дальше тянулось серое каменное бездорожье, а за ним высилась покрытая снежной шапкой глыба горы Вильдштрубель. Куда ни глянь, ни следа человека, шалаша, тропки или какого-нибудь указания. Я чувствовал себя побежденным, беспомощным.

Тут я решил отдохнуть и возвращаться. И вот тут на безоблачном небе я увидел огромного орла. Он планировал с распростертыми крыльями словно покрытый перьями дельтаплан, затем сложился, словно ныряльщик для прыжка, и пикировал куда-то среди камней. После этого он взмыл вверх с пустыми когтями и снова начал свое парение, чтобы возобновить свою атаку… Когда он сделал это в третий раз, так и не поймав добычи, я посчитал, что это не может быть случайностью и знаком не пренебрег. Я направился по краю обрыва. После того совершил головоломный переход через гребень, в любую секунду рискуя свернуть себе шею. И вот тут я увидел заслоненную каменную полку. И мертвого барана, нанизанного на жердь… Это он, должно быть, приманил хищную птицу. Рядом с животным я увидал узкое отверстие. Прохладное дуновение указывало на то, что пещера проходная. Благодаря собственной предусмотрительности, я имел в рюкзаке фонарик. Я вошел в грот, сухой, но настолько тесный, что иногда приходилось передвигаться на четвереньках. Слава Богу, никаких развилок не было. Так я передвигался достаточно долгое время, как вдруг вновь забрезжил дневной свет. И еще я увидел человеческую фигуру, стоящую на фоне окна в скале. Она казалась громадной. Фигуру окружал яркий ореол, так что черт лица я видеть не мог. За то прозвучал голос: тихий, сладостный, не знаю почему — знакомый.

— Добро пожаловать, Альдо. Выходит, тебе удалось вернуться. Возблагодарим же Господа.

Я с трудом сдерживал снисходительную усмешку. Пророк Пристль явно был излишне разрекламирован, что же это за чудотворец, который не способен отличить фальшивого Гурбиани от настоящего. Кроме того, уже с самого начала меня стал раздражать его дружелюбный тон в отношении человека, которого, даже значительно менее набожные люди считали воплощением антихриста. По сравнению с учением о свидетельствовании веры это звучало до отвращения двузначно.

— Присаживайся, ты же выпьешь молока. — Он подал мне глиняную кружку. Вблизи Пристль оказался мелким, буквально маленьким, а его огненно-рыжие волосы, известные по портретам, теперь были выцветшими и редкими. — Вижу, мои слова тебя удивили. Что же, ты ведь мало чего помнишь из своей предыдущей жизни, правда? Иногда во снах возвращаются какие-то образы, какие-то слова, только все это в целость никак не складывается…

— Откуда вам это известно? — вырвалось у меня.

— Не знаю, откуда я это знаю, но знаю, — тихо ответил тот, осторожно касаясь моей головы, словно мать, ласкающая собственное дитя. Его лицо я помнил по фотографиям — но сейчас он не походил на самого себя: исхудал, черты лица заострились. — Ты голоден? Спросил Пристль. Я отрицательно покачал головой. — Итак, Альдо, наверняка бы сначала ты хотел вспомнить, что с тобой случилось в последний раз…