Марчин Вольский - Пес в колодце

— Не терзай себя, брат мой, — угадывает мои мысли пророк. — Воистину говорю тебе: были и во стократ большие грешники, но пришли они к святости в Господе.

Солнце достигает зенита, пещера, освещаемая до сих пор через восточный выход, погружается во мрак, так что мы выходим на скальную полку, прищуривая глаза и поглощая чистый, будто хрусталь, воздух.

— И что мне далее делать? — спрашиваю я у Пристля.

— А что бы ты хотел?

— Наверное, ты рассчитываешь на то, что я возьму на себя роль Гурбинани, прогоню тех бандитов из правления SGC и превращу эту машину разврата в орудие новой евангелизации:

— Если желаешь и можешь, сделай это.

— А ты дашь мне отпущение грехов? Ведь мою исповедь ты услышал?

— Этого я сделать не могу, поскольку епископ Сиона отказал мне в праве совершать таинства. Правда, я мог бы сослаться на высшее благословение…

— От кого?

Долю секунду он колеблется, отвечать ли.

— От Святого Отца. Я был у него, прежде чем спустился, чтобы проповедовать. Он страдал мучительными болями, от которых никакой медик не мог найти лекарства. Мы встретились в Ватиканских садах, я избавил его от страданий, а потом мы долго разговаривали, откровенно и сердечно. Я сообщил ему, что совершенно не желаю заменять собой ни Церкви, ни иерархов, но всего лишь облегчать людские страдания и давать свидетельство веры.

— Так продолжай это делать, — сказал мне тогда римский епископ. — Вслух я поддержать этого не могу, Конгрегация по вопросам доктрины веры работает крайне медленно, но я даю тебе свое благословение".

— "Спасибо, Отче!", — воскликнул я, целуя кольцо Рыбака, а он продолжал говорить, наполовину сам себе, наполовину светлым и темным фигурам, которых было полно в садах, но которые один лишь я мог почувствовать.

— "Возможно, уже и время, возможно, время и пришло".

— "Время чему, Святой Отец?".

— "Новой Церкви. — Я задрожал, поскольку прозвучало это словно чистой воды ересь. Тем более, в устах наместника Христа. — Много знаков говорит о том, что наша миссия исполнилась. Мы зависли между ритуалом и попыткой идти в ногу с новым временем. Народу надоели мистерии, интеллектуалы слишком горячо пытаются склонить детей божьих к новым течениям в каждой их сфер науки, искусства, политики. Одни хотят искать подтверждений в науке, другие предполагают, что натура веры и науки разделена. Что материя и абсолют не имеют точек соприкосновения. Только ведь нет веры без чуда, ибо откуда бы она взялась; без откровений пророков, без Сына Божия, без свидетельств мучеников вера превратилась бы в литературную фикцию. Нам нужны чудеса. Множество чудес. И кто же их вызовет? Наша церковь превратилась в организацию, которую сложно поддерживать, а еще труднее — реформировать. А человечество, как никогда, нуждается в самом простом: в чистосердечной вере, в творческом примере. Если церковь должна пережить третье тысячелетие, ей нужны жертвенные проводники, и ей нужны чудеса. И я верю, что совершить их удастся как раз тебе".

Я хотел еще что-то сказать, но он ушел, не прощаясь, и только входя в стены Ватикана, повернулся на пороге и начертал настолько огромный крест, что я почувствовал его на своей спине словно громадное бремя, превосходящее мои силы.

— Так ты создашь новую Церковь? — спросил я.

— Не знаю, кто ее создаст и кто ее увидит, ибо это не будет скоро. Может, ты, а может, твои дети…

— У меня нет детей.

— Так будешь их иметь. А теперь оставь меня здесь. Я устал.

— Но, оставаясь в укрытии, откуда возьмешь ты верующих, священников, миссионеров? Когда ты исчез, все твои люди разбежались.

— Под крестом толп сторонников Христа тоже не было видно. Но можешь ли ты заглянуть в сердца моих учеников, тех самых, что сейчас сбежали? Знаешь ли ты, насколько они изменились в собственных сердцах? Насколько показывают они пример своему окружению, своей семье? Я знаю, что потребность огромна, ибо без веры человек погибнет, закончится как вид, уступая место киборгам или превращая эту планету в лишенную жизни груду магмы. Только рецептом спасения не может быть новая секта, которых сегодня хватает, но движение снизу, без желания выгоды, нарождающееся в душе каждого человека.

— А не слишком ли наивно такое желание?

— Иногда я вижу, как эти человеческие капельки сливаются в ручейки, ручьи — в потоки, а те — в реки.

— Но кто же направит такую реку без организации, без иерархии?

— Будут новые чудеса, и будут новые мученики. Будут… — он прервался на полуслове. Мрачная тень пала на него. Я поднял голову и увидел несколько мужчин в маскировочной униформе десантников, вооруженных автоматическим оружием.

— Мы нашли их, — доложил самый рослый из них в микрофон у воротника. — Обоих.

Несмотря на нетипичную одежду и лицо, покрытое гримом, я узнал его сразу же. Это был мой водитель Франко. Убийца Торрезе, Габриэля Закса и, наверняка, министра Вольпони… Я хотел отступить, но из глубины каменного коридора доносился стук подбитых железом подошв. Путь к отступлению был отрезан. Я поглядел на Раймонда. Тот побледнел, с прикрытыми веками он походил на человека, стоящего на вершине башни и готовящегося спрыгнуть с нее.

Вошло двое вооруженных мужчин, а за ними толстяк со стальным взглядом. Никколо Заккария собственной персоной.

— Теперь видишь свою ошибку, Альдо? — сказал он, усмехаясь самым низом смуглого лица, остальная часть оставалась неподвижной. — Что за моча тебе в голову стукнула? Пожелал рискнуть всем ради какого-то стукнутого оборванца. Если ты не желал играть с нами, было бы, по крайней мере, лучше спрятаться… А так… — Он вытащил из кобуры пистолет и начал играться ним, словно доморощенный ковбой. — Полный проигрыш. А ты, святой синьор, — неожиданно обратился он к Пристлю, — чего стоишь как столб? Сделай чего-нибудь, какое-нибудь маленькое чудо, прерати меня, к примеру, в жабу или взлети вверх, или, по крайней мере, исчезни, потому что, если говорить про хождение по водам, так воды здесь как раз мало.

Наемники загоготали. Пристль широко открыл до сих пор прикрытые веками глаза.

— Не святотатствуй, человек, ибо еще сегодня ты предстанешь пред Наивысшим Судией.

— Вот этого было слишком много даже для человека со стальными нервами.

— Я пропущу тебя вперед, Мессиишка, — процедил Заккария. И выстрелил. Пуля попала Раймонду в грудь и бросила на камень. Заккария выстрелил еще два раза, после чего огонь открыли его коммандос. Несчастное, маленькое тельце они секли очередями до тех пор, пока оно не превратилось в кровавый фарш. И не произошло никакого чуда, не затряслась земля, не потемнело солнце. Превратившись в камень, я ожидал своей участи, но Франко лишь подтолкнул меня в сторону скального прохода.