Алексей Гришин - Путь офицера [СИ]

— Разумеется! Вы представляете, по Вашему совету второй день ловлю Почку, и второй день неудачно!

От громко сказанных слов бравый трактирщик вспотел.

— Господин полицейский, умоляю, тише, если Вас кто услышит…

— Вы хорошо думаете, друг мой, и это меня радует, — почти шепотом перебил его Ажан, — давайте отойдем в этот уютный переулок, на который не выходит ни одного окна, и тихо, спокойно побеседуем. Нам ведь есть, о чем побеседовать?

После этой почти спокойной и очень обстоятельной беседы трактирщик пошел домой. Какие бабы, когда его самого только что… В смысле, конечно, переносном, но как-то от этого не легче.

С другой стороны, этот парень не потребовал ничего опасного, зато иметь в друзьях, чур меня, не в друзьях, но в хороших знакомых, сержанта полиции, который явно с головой дружит, при его делах не просто хорошо — прекрасно! Так что есть повод отложить баб, но вот повод не выпить отсутствует гарантированно!

Третий вечер Жан проводил на колокольне небольшой церквушки около Зеленого квартала. А внизу стоял Вида со своими патрульными, злыми на весь свет, и особенно на идиота-сержанта, который заставляет, их ждать неизвестно чего. Лейтенант вечером четко объявил — отдыхать, а этот сразу после — стоять, идете со мной. Якобы на одной неприметной улочке должен появиться какой-то бандит, брать которого Ажан собрался лично, но подстраховка — дело святое. Поэтому стойте, служивые, в подворотне, если что — супостат побежит мимо, не дай Бог прозеваете, и кулак показывает. А кулак хоть и не пудовый, но крепкий — вчера на спор два кирпича пополам расколол.

И третий вечер трактирщик обслуживал своего завсегдатая по кличке Почка. Не сам, разумеется, для этого есть слуги, его дело — смотреть за порядком да считать выручку. Но когда Почка выходил — трактирщик подходил к окну и переставлял подсвечник с подоконника на стойку. А что — дело обычное, надо, в книгу записать сколько и чего посетители заказали, сколько заплатили. Таверна, она учета требует, иначе в трубу вылетишь.

А дальше за дело брался сержант. Хватать убийцу в таверне — опасно. Могут посетители пострадать, а кто-то и наоборот, помешать захочет, мало, ли вокруг таких благородных, кто полицию презирает, а бандитов считает героями? Да и трактирщика подставлять не след, нельзя, чтобы его с арестом связали. Ни профессионально — агент вырисовывался перспективный, ни по-человечески. Так что два дня Жан отслеживал маршрут. Слава Богу, домой Почка шел одним путем, но и там его трогать было опасно — место, для захвата неудобное, а вот для побега наоборот. — по крышам, переулкам, ищи ветра в поле. Зато на подходе была та самая тихая улочка.

Почка шел домой в прекрасном настроении — кошелек приятно оттягивал пояс, денег было в достатке, на ночь должна была прийти одна из курочек мамы Розы, а что, он клиент уважаемый и постоянный, такой по борделям не ошивается — к нему сами приходят.

В этот момент сзади раздались шаги, кто-то бежал. За ним?!

Почка резко развернулся, в его руке хищно сверкнул длинный стилет… и грудью уперся в острие сабли:

— Полиция! Брось оружие, руки за голову и встань на колени, — произнес спокойный, уверенный голос. В темноте лица говорившего видно не было, только темный силуэт, но ведь один! Значит, не все потеряно, с одним можно справиться, не впервой.

— Ой, пожалуйста, не убивайте, я все отдам, только не убивайте, вот, я бросил, — заныл он жалким, даже слезливым голосом, отбросил стилет, начал поворачиваться спиной и опускаться на колени, для чего сделал шаг назад, разорвав дистанцию, и, поднимая руки, выхватил другой нож, попытавшись бросить его в противника. Хорошая была попытка, жаль, не удалась. Противник успел сместиться и обухом сабли резко и страшно ударил по руке. Молния клинка, хруст кости и боль… Боже, какая это была боль! Она поглотила, затмила все мысли и чувства. Лишь каким-то краем сознания Почка отметил, что к нему подошли еще трое, накинули на шею веревку и куда-то повели. Куда, кто, зачем — этих вопросов не существовало, была только боль в сломанной умелым ударом руке.

Способность соображать вернулась лишь в здании полиции. Сломанную руку умело зафиксировали между двух дощечек, дали выпить какие-то капли, после чего боль отступила.

За свои неправедно прожитые тридцать лет Почка не в первый раз попадал в это неуютное заведение, и всегда ему удавалось выкрутиться. Была надежда и в этот раз, но все шло как-то неправильно. Вначале схвативший его полицейский смазал его ладони чернилами и зачем-то отпечатал их на листах плотной бумаги. Затем его разули, а ботинки унесли в другую комнату, а самого оставили в камере.

Только утром ему бросили какие-то тапочки и отвели в небольшой кабинет с маленьким зарешеченным окошком наверху. В кабинете был только стол и два стула. На одном, развалившись, сидел тот самый вчерашний полицейский.

— Присаживайся. Я сержант полиции Ажан, а как к тебе обращаться?

Почка привычно заныл, стараясь казаться жалким ничтожеством — авось поможет:

— Энцо меня матушка назвала, Энцо Блан. Не виноват я ни в чем, господин полицейский, за что Вы меня сюда? — и укоризненно показал переломанную руку.

— Ну что же, Энцо Блан, вопрос законный, отвечаю. Обвинений два — первое — вооруженное нападение на полицейского, то есть на меня.

— Не было такого, господин полицейский, привиделось Вам. Даже если вы что и нашли, так это не мое, не докажете! — на притворно испуганном лице Почки промелькнула самоуверенная усмешка. — Уже сегодня здесь будет адвокат, он точно объяснит, что Вы не правы. И начальство Вас накажет за неправедный арест, поверьте, обязательно накажем!

Ого, у этого прощелыги есть личный адвокат, который уже сегодня будет знать, где его клиент! И бросив все побежит спасать этого оборвыша! А что там он о начальстве пел? Очень интересно. Ну что же, подождем, посмотрим, как тут все повернется.

— Ну и второе — убийство. Зарезал ты недавно Кривого Жака, а вот это все, это виселица. И заметь, я ни о чем тебя не спрашиваю, даже пытать не буду. Зачем? Следы на месте мы описали подробно, они с твоими ботинками совпали, рана с твоим стилетом совпала, — Жан останавливающе махнул ладонью, — только не говори мне, что стилет не твой, не надо. Просто поверь — докажу, ни один суд не усомнится. Но шанс на жизнь у тебя есть — расскажешь о тех, кто тебя нанял — получишь каторгу. Тоже не сахар, но жить будешь.

— Не докажешь, не надейся! — с Почки напрочь спала маска жалкого труса, сейчас это был зверь, наглый, бравирующий, уверенный в своей неуязвимости.

— Как хочешь, была бы честь предложена, можешь возвращаться в камеру, — равнодушным тоном ответил полицейский. И было что-то в этом равнодушии от спокойствия палача, знающего, что жертве никуда не деться из его рук.