Виктор Сиголаев - На все четыре стороны [litres]

Пе-че-чка!!!

Я стукнул кулаком в дверь, и та после первого же удара гостеприимно распахнулась в темные сени. Или что тут? Тамбур? Прихожая? Ничего не видно. Пованивает, правда… свинячьей щетиной, да разве же это сейчас важно? Большое помещение, однако. Я бы сказал, просто… огромное! Далеко слева угадывается еще одна дверь, в щели под ней мерцает гостеприимный свет.

Там, там мне будет тепло!

На ощупь пробираюсь к заветной цели. Нащупываю ручку и, забыв о приличиях, без стука тяну дверь на себя. А дальше, жмурясь от света и удовольствия, буквально лицом ловлю каждый джоуль теплого воздуха, как солнечный парус космического аппарата ловит драгоценные потоки фотонов от ближайшей звезды.

Господи, счастье-то какое!

Столько тепла – и все мое.

Довольный, я открываю глаза, и… прекращаю моргать.

А… н-нет.

Тут у нас не совсем… счастье. Точнее, совсем это на счастье не похоже, несмотря на то что кожа на моих щеках чувствительно розовеет от разогретого воздуха. Это похоже скорее… на новые неприятности! И очень серьезные, скорей всего.

Потому что около вожделенной печки-буржуйки с совком и веником в руках, ошалев от неожиданности и выпучив глаза, стоит… баба Дуня! Незабвенная Евдокия Артемьевна. Черная богомолка и подельница оборотня Полищука, которая не далее как вчерашним вечером с юношеским азартом гоняла меня по верхушке обрыва на Красной скале.

Недалеко же я убежал от собственной гибели!

Вот так… попадание.

Круг, что называется, замкнулся.

Самая первая мысль: «Так вот куда хотел меня завести ментяра на «газоне»!»

Хотя… а как он сумел бы рассчитать, что я пойду именно в эту сторону? И попаду конкретно в этот дом, минуя относительно благополучно поросят-людоедов? У меня же тысяча направлений была! В числе прочих – мог просто развернуться и пойти назад…

Старуха медленно, по миллиметру наклонилась и осторожно положила на пол совок с веником. Слова не произнесла. И глаз при этом от меня не оторвала ни на миг, как будто зверька опасалась спугнуть неловким движением.

Дай-ка я догадаюсь, кто это там, в амбаре, напильничком елозит да мослами постукивает. Готов вычислить с первой попытки…

Я очень медленно сделал шаг назад.

Богомолка, поражая мое воображение чудесами синхрона, так же медленно сделала шаг вперед.

– Куды ж ты, хлопчику? – нежно произнесла она, вкладывая в свою интонацию максимальную порцию благорасположения и гостеприимства. – На двори така хляча. Вертайся до хаты. Подь, подь сюды…

Я еле заметно качнул головой из стороны в сторону, типа «не дождешься», и… сделал еще один шаг, уже на уровень порога.

Бабка в ответ было дернулась, но тут же замерла настороженно, понимая по моему зеркальному «вздрыгу», что еще одно ее движение – и я просто сорвусь с места в попытке к бегству. Мы замерли друг перед другом, словно два драчливых кота. Хвостами разве что не подергивали от переизбытка эмоций.

А я гляжу, судьба мне все улыбчивей и улыбчивей.

Я, конечно, притягиваю к себе всякого рода неприятности, но ведь не до такой же степени! Края должны же быть?

Через незакрытые мною входные двери в дальнем углу этих темных сеней со двора послышались тяжелые шаги. И бабка передо мной просто растеклась в зловещей ухмылке.

– Усе, хлопчику? Добыгався? Як нэ стрыбай… [21] Как ни прыгай… ( укр .)

По миллиметру, по каким-то долям микрона я как можно дальше вытягивался из натопленной комнаты в темную прихожую, стараясь не спровоцировать раньше времени старушку. А заодно смещался чуть левее, за откос дверной коробки.

– Дуню! Чому двэри у хаты нарозсопашку? – громыхнуло снаружи. – На тэпло багата?

Я еще выиграл пару сантиметров форы.

– Трэмай! – вдруг пронзительно взвизгнула бабка и ринулась в бой. – Трэмай його, Михал-л… Дык!!!

Внезапно возникшее прямо перед старческим лбом дверное полотно прервало ее «жабьячий стрибок» в самой его начальной стадии. Дверь содрогнулась от неожиданно мощного удара, и… на меня вдруг стали визгливо жаловаться, причитая и истерично взывая к справедливости:

– Ой… вбыл, вбыл! Ой… лышенько! Подывысь… гля… у мэне ж кров йидэ! Ой… вмыраю… Ой… сволота! Падлюка така…

«А нас за що?» – вспомнилось мне, пока я заклинивал дверь под ручку каким-то удачно подвернувшимся под руку черенком.

Проем в дальней двери потемнел.

– Дуню! Та що страпылося? Що ты вэрещишь, як дурбэдля?!

Стараясь не создавать шума, я на цыпочках стал пробираться вдоль дальней от входа стены. Сколько же здесь хлама и пыли! И вонища какая. Дерьмо свинячье! И это я не ругаюсь…

Неожиданно ботинок запутался в каком-то тряпье. Сети, что ли, рыболовные тут валяются? Я осторожно стал вытягивать ногу из невидимой ловушки. Так, еще, еще чуть-чуть, и-и…

…И что-то вдруг с душераздирающим грохотом обрушилось мне прямо на спину! Что-то, к счастью, не очень тяжелое. Но до чего же, блин, громкое! Затарахтели, звеня по полу, какие-то жестянки, миски, кружки, покатились в разные стороны ведра, что-то стеклянное разлетелось вдребезги, где-то шумно посыпалось зерно из мешка. Да так, что отдельные зерна, да что там зерна… целые горсти неидентифицированной мною крупы обильно оросили затылок, не забыв закатиться до самой поясницы.

Ну ничего себе, «постарался без шума»!

– О! – удивилась черная тень на входе. – Що цэ такэ? Хто тут? Дуню! Тут якысь звир! Лиса, чи шо? Ду́ню!!! Видкрый же двэри врешти! Пидсвэти мэне.

– А-а-а! – билась за дверью в истерике старушка. – Нэ звир! Нэ звир! Нэ лысицья цэ! О цеж Хахарин твий! Ха-ха-рин!!!

– О! Та ладно!

Пока по всей комнате, тарахтя и бряцая, раскатывалась посуда, я все же умудрился выпутаться из вонючих снастей и покинуть стремительно эпицентр шума. На четвереньках. Нащупывая по дороге углы этого странного помещения, которое прямоугольником уж точно не было. Мне то и дело попадались какие-то перегородки, ниши, клети, полки. В одном месте я обнаружил ступеньки, в другом – странное квадратное углубление прямо в полу. Было что изучить, пока дед с бабкой выясняли отношения.

– Оскаженила, брыдота? Який Хахарин? Двэри! Двэри видкрый, дурна баба! Взагали ничьйого нэ бачу!

– Нэ! Мо! Жу!!! Закрыв мэне злыдень! Зак! Рыв! Не розумиешь, чи шо?

– Дистань рушницю, там на шкафи. Зараз я тоби видкрыю!

Тяжелые шаги прошлепали прямо около меня в сторону скребущейся в дверь и повизгивающей от возбуждения старушки. «Рушницю» хотят достать? Это же ружье!

Все веселее и веселее становится жить.

Со звонким треском в сторону отлетел черенок, подпирающий дверь. Подброшенный в воздух раздраженным пинком, он врезался в стену, до кучи дополнительно что-то еще обрушив на пол. Дед выругался и распахнул двери. Яркая полоса света упала на пол, с трудом угадывающийся под завалами всяческой дребедени. Плоды ног моих, надо думать. К счастью, до моего лежбища свет не добрался, споткнулся о дощатые перегородки у стен, еще больше притемнив и без того глухие углы, и рассосался окрест.