Владислав Морозов - Охотник на попаданцев [litres]

– Тогда скорейшего выздоровления! – сказал я Клаве, подумав при этом – прощай, отчаянная женщина из странного времени. Мне с тобой было хорошо, комфортно и где-то даже познавательно, но почему-то у меня было стойкое ощущение, что я очень скоро покину этот мир, а значит, как ни крути, точно вижу её в последний раз. Однако вслух я ей об этом, разумеется, не сказал.

– Удачи! – напутствовала нас Клава и обнадёживающе улыбнулась. Такой она мне напоследок и запомнилась – разлёгшейся на подушках в шикарной, широченной постели и улыбающейся, прекрасной, как застрахованная на лям гринов задница Дженнифер Лопес.

Покинув её превращённый в больничную палату будуар, я отправился за своим «дежурным рюкзаком» и бронежилетом, по дороге заодно попрощавшись и с Алэйной. Впрочем, не уверен, что она поняла мои прощальные слова на корявом французском.

Потом мы с Барухом погрузились в припаркованный им у Клавкиного дома обшарпанный «Виллис» цвета хаки и покатили на уже знакомый мне аэродром.

К моему удивлению, на покрытой не до конца просохшими после недавнего дождя лужами ВПП нас ждало то, чего я никак не ожидал здесь увидеть, – изящный двухмоторный DH-103 «Хорнет». Частично деревянная, очень скоростная (выдававшая под 700 км/ч) машина, похожая на уменьшенный в размерах «Москито» (по своему детству я запомнил пластиковую модельку этого самолёта, широко продававшуюся в СССР под абстрактным названием «истребитель-бомбардировщик дальнего действия» – отливал её, если я не ошибаюсь, московский завод игрушек «Огонёк», на древних пресс-формах английской фирмы FROG), – по мнению ряда экспертов, лучший двухмоторный истребитель Второй мировой, слегка опоздавший на эту войну, но потом пригодившийся англичашкам во время долгой колониальной войнушки в Малайе.

Разумеется, перед нами предстал отливающий хромом «Хорнет», давно превращённый в «курьера» – аппарат со снятым вооружением, дополнительными подкрыльевыми баками и синими коммерческими кодами F-KTUP на крыльях и фюзеляже.

Сразу за крылом в фюзеляже этого самолёта была оборудована тесная «грузопассажирская» кабина, куда через узкий боковой люк смогли втиснуться мы, на пару с Клойзнером.

Насколько я помнил, на ночных и палубных вариантах «Хорнета» примерно в этом же месте сажали оператора РЛС вместе с радаром или, как вариант, ставили фотоаппаратуру.

– Vous sentez bien? – спросил наш пилот, усатый мужичок неопределённого возраста с плохо зажившими пятнами серьёзного ожога на лице, в белом комбезе и кожаном шлемофоне с очками надо лбом. Надо же, оказывается, его волновал вопрос – удобно ли нам?

– C’est bon, – ответил дорогой товарищ Клогнак-Клойзнер, дав летуну понять, что «всё нормуль», хотя в тесном грузовом отсеке бывшего истребителя мы с ним помещались с трудом, лёжа «валетом» ногами друг к другу вдоль узкого фюзеляжа, запихав «ручную кладь» себе под головы. В тесноте, да не в обиде…

Пилот молча кивнул и полез по крылу в свою носовую кабину.

На мой вопрос, кто этот летун вообще такой, Барух ответил, что нашего сегодняшнего пилота зовут Джек Хормозган и не так давно он был флайт-офицером Королевских ВВС Канады. Служил в Западной Германии, в начале последней войны бомбил русские танковые колонны, потом сам попал под атомный удар, обгорел и облучился. По иронии судьбы был подобран мобильным госпиталем Швейцарского Красного Креста. В числе прочих раненых, больных и беженцев был эвакуирован в Монтрё, на берегу Женевского озера. Там этот самый Джек долго лечился, но почему после окончания активных боевых действий в Европе он подался вовсе не в родной Квебек, а совсем наоборот, в Африку, было загадкой и для Клойзнера.

На мой вопрос, зачем им вообще нужен столь солидный, избыточно мощный самолёт, Клойзнер ответил, что при их «нервной работе» часто требуется срочная доставка грузов. И машины, подобные «Хорнету», для таких дел просто незаменимы.

Из этой фразы я заключил, что «конакрийский филиал» Клавкиной шарашкиной конторы, похоже, торгует донорскими органами, наркотой или чем-нибудь вроде необработанных алмазов, нелегально вывезенных откуда-нибудь из португальской Западной Африки (той, что у нас уже давно именуется Анголой), – а что ещё, рассуждая логически, требует перевозки с повышенной скоростью, при малом общем объёме и весе груза? Хотя, если вспомнить, что до пересадки органов здешняя медицина ещё не доросла, а африканский наркорынок специфичен и своеобразен (ибо самый ходовой товар здесь – это, как правило, грибы, дающие быстрый и необратимый сдвиг по фазе), скорее всего, речь могла идти действительно об алмазах.

Между тем механик убрал из-под колёс «Хорнета» колодки, пилот закрыл фонарь, запустил моторы, и менее чем через час после исторического разговора в Клавкиной спальне мы стартовали в направлении славного города Конакри.

Дождя и грозы на маршруте пока не было, хотя погода была далека от идеальной и наш «Шершень» изрядно мотало в прорвах воздушных ям. Временами мутило до явственного вкуса желчи во рту, но, к счастью, я полетел не жрамши, и вся эта тошнота не была чревата последствиями.

Характерно, что никаких парашютов у нас с милашкой Барухом не было, что, конечно, не могло не нервировать. При этом с надетыми парашютами мы бы точно не смогли выпрыгнуть через узкий люк грузовой кабины в случае, если бы что-то пошло не так. С другой стороны, как я успел обратить внимание, при посадке в кабину наш бравый пилотяга тоже не имел парашюта. Видимо, в соответствии с правилами гражданской авиации это было не принято, а может, я не увидел его парашют просто потому, что он заранее лежал в чашке пилотского кресла…

Естественно, рассказав свою уже изложенную мной выше краткую и тёмную биографию (говорить при этом приходилось на несколько повышенных тонах, перекрикивая монотонное гудение моторов), Барух, он же Борис, живо поинтересовался – а кто я, собственно, такой (разумеется, не считая уже понятного ему момента насчёт того, что я словак, очень хорошо говорящий по-русски) и как оказался возле Клаудии, которую он уважительно именовал не иначе как «мадам босс».

Я в очередной раз озвучил одну из кратких, дежурных версий своего нахождения здесь. Сказал, что бывший военный, а сейчас, по заданию одного безымянного видного деятеля из Восточной Европы активно ищу нескольких людей, которые изрядно наследили ещё во Вторую мировую, сотрудничая с нацистами.

Интересно, что на Баруха эти мои слова не произвели особого впечатления. Хотя чего я ожидал – в конце концов, он, конечно, еврей, но всё-таки служит не в Моссаде и не в конторе Симона Визенталя, а значит, ловить Эйхмана или какого-нибудь там Барбье явно не собирается…