Павел Дмитриев - Скрепы нового мира (Анизотропное шоссе, Iii)

- Возьмите.

Дети равнодушны; они явно не знают как выглядит первейшее лакомство эпохи. Зато пыхнувшие надеждой глаза женщины красноречивы - этого хватит. Но Саша торопливо добавляет к первой голове сахара вторую. Барьеры морали и права рассыпаются в труху - за такое сокровище тут можно все. Вспороть обшивку двери? Всего-то? Ничтожный пустяк, только пожалуйста скорее, пока не увидели соседи.

Старая холстина и войлок легко поддаются под специально припасенным коротким - не напугать бы кого - сапожным ножом. Вот показалась филенка... через мгновение я кричу от радости:

- Нашел!

Конверт в руках. На ощупь понятно - паспорт 21-го века там, внутри, без обмана!

- Большое вам спасибо, - благодарит хозяйку вежливая Саша.

Я далек от подобных сантиментов - уже с лестничной площадки тороплю жену:

- Пойдем, пойдем скорее!

- Га-а-а-ли-а! Кто там пришел?! - несется с кухни вслед нам запоздалый вопрос.

Гнаться за нами, понятное дело, никто не собирается. Но ноги несут сами - я пришел в себя только отмахав чуть не бегом пару кварталов:

- Сашка! Сам себе не верю! Мы это сделали!

- Радуешься?

- Спрашиваешь! Боялся, что поездка обойдется намного дороже!

- Ты обещал, - вкрадчиво напомнила Александра.

- Будут, будут тебе туфельки и чулочки! - беззаботно рассмеялся в ответ я. - Все успеем, у нас уйма времени!

И правда, обратно на вокзал возвращаться рано. Скорые поезда между столицами по древней канцелярской традиции ходят в ночь - сон сокращает путь с чертовой дюжины до пары часов, совсем как машина времени. Командировочные же, назло здравому смыслу, насчитываются бухгалтериями сразу за двое суток.* Наглядный пример "все как было, только хуже" - постельное белье к матрасам при большевиках не выдают.

Задержка не огорчает. Провести полдня на улицах великого города - не беда, а удача. Тем более, яркие солнечные прострелы между домами старательно намекают на главный признак весны: конские яблоки уже не замерзают. Обрадованные расширением кормовой базы стаи воробьев соревнуются с дворниками - кто быстрее раструсит навоз в грязи мостовой. Редкие безкалошные граждане проклинают липкую едкую слякоть нежданной оттепели, но наши с Сашей подошвы надежно защищены красным треугольником,** так что тепло в радость.

На Невском бурлит водоворот жизни, никакого сравнения с унылой Тверской. Поток прохожих суетливо тащит нас мимо витрин лавчонок, вывесок пивнушек, чудовищного, от Рубинштейна до самой Фонтанки, хвоста очереди за лупошарой копченой треской, матерящих друг-друга приказчиков, дребезжащих трамваев, верениц ломовых телег. Кумачовые растяжки бугрятся привычными лозунгами, далекий репродуктор хрипит обрыдшую демьянбедновскую агитку "нас побить, побить хотели". Но я как-то необыкновенно остро, кожей, сердцем, всем организмом чувствую - мир сдвинулся со старого курса, сдвинулся далеко и необратимо. На лицах петербуржцев нет-нет, да мелькает блеск надежды на перемены к лучшему. Их город - все еще имперская столица, он сильный, он богатый, он выздоравливает быстрее Москвы.

Не удержался, вполголоса забормотал популярные среди аборигенов строчки:

- Мы наш, мы новый мир построим...

- Совсем как у Мейерберга!*** - дернула меня за руку Саша. - Ты только посмотри на них! Вон там, слева, видишь у столпа?!

Выйдя из сумрака мыслей, я обернулся в указанную сторону. Вокруг Александровской колонны скоморох-поводырь тащил на цепочке ряженного в бабский сарафан медведя, толпа вокруг весело приплясывала под дудочные подсвисты.

- Эээ... Где там Мейерберг? - озадачился я. - И вообще, кто он такой?

- Путешественник один, - почему то смутилась Саша. - Картинки всякие разные рисовал, обычаи описывал.

- А, понятно, - не стал я углублять тему.

Но Саша вдруг уточнила, не для меня, а скорее сама для себя:

- Это ли не торжество крестьянской Руси?

- Скоро на Москве так же будет, - с оптимизмом поддержал я жену. - Перед Мавзолеем охрана не позволит, а вот вокруг Василия Блаженного можно устроить недурной хоровод человек на полтораста.

Как видно, снова чем-то обидел. Молча, без смеха или улыбки, Саша потянула меня прочь, вдоль облупившегося фасада генштаба в сторону Мойки. Недалеко - на мощеном брусчаткой горбике ближайшего мостика мы уперлись в стихийный рыночек.**** Крики, толкотня, все как положено при социализме, на особинку только прокатывающийся от берега до берега рык закутанного в два до безобразия драных тулупа коробейника:

- Лучины! Лучины каленые, березовые!

Пройти мимо такой лютой экзотики я не смог:

- Продай кучку, сделай милость.

- Владей за сто рублей!

- Светец купи, - с насмешкой посоветовала Саша. - Плошку под воду я тебе, так и быть, в хозяйстве найду.

- Это еще что?

- Рогулька специальная, в нем эту самую лучину жгут.

- Надо же, какая канитель, - удивился я. - Всего-то хотел полезный сувенир из Питера привезти, вместо магнитика на холодильник.

Не думаю, что продавец понял точный смысла сказанного, но колебания он уловил точно:

- Не сумлевайся, барин. Добрый товар, седне уж третий мешок зачинаю.

- На каждом углу в Москве найдешь не хуже, - попробовала отговорить меня Саша.

Но я уже успел протянуть коробейнику мажущую свежей краской сотенную купюру:

- Карельские березы мне как родные.

- Благодарствую! - коробейник старательно отмерил охватом ладоней положенное количество темно-коричневых палочек, ловко обернул их в отодранный от газеты лист, передал мне.

- Правда каленые, - отметила Саша. - Хорошо на углях прожарили, коптить не будут.

- Лучше лучин не было и нет, хоть в самом Кремле ищи до старых лет, - похвалился на прощание продавец.

Однако, какой пушкин пропадает!*****

Дальнейший наш путь не отличался особым разнообразием. Рынки и комиссионки, лавки и магазинчики, чтоб им поскорее провалиться в социалистический ад. Обошел бы десятой дорогой, но увы, Александра настойчива и категорична в своих желаниях. Только посмей спорить, когда советский Ленинград снабжается заметно лучше Москвы. Допустимый максимум - плестись на полшага позади, да поминать всуе близость порта, авантюризм спекулянтов или ловкость трансграничных контрабандистов. Хотя куда более вероятно, что все перечисленное - лишь следствие отчаянного старания большевиков сохранить лояльность горожан, растленных постоянно валящимися с неба ларионовками.

Ближе к вечеру я догадался, почему жена так противилась лучинам - она переживала за свободное место в портфеле. Мы приобрели изящные испанские туфли молочного цвета, в тон к ним крепдешиновое платье-тунику со сборчатой пелеринкой вокруг ворота, золотые сережки с маленькими красными камешками, мягкий как шелк шарф из ангоры,****** французские духи, полдюжины пар шелковых чулок, и еще гору всяких мелочей. Мне перепала неплохая курточка на модной нынче молнии, пошитая из черной чертовой кожи - сомнительная компенсация убитого дня. Ладно хоть пообедали удачно - в подвернувшемся по дороге ресторанчике нашлись картошка и соленые грузди со сметаной, причем за очень, очень доступные деньги.