Алекс Бор - Историкум. Мозаика времен [Сборник]

– А знаете, Асенька, я однажды дал студентам такое задание. Придумать, что было бы с нашим миром и нашей историей, если бы люди всегда оставались людьми. Но не по своему выбору, а по необходимости, по внешнему ограничению, из физической невозможности обернуться тем, кем ты себя сейчас чувствуешь. И знаете, что?

– Что? – послушно спросила Ася.

– Да разное написали, – Игорь Львович махнул рукой. – В основном, утопическое, – тут он почему-то покосился на Павла. – Что, мол, как немедленно наступил светлый путь и общее благоденствие. Но была одна стоящая работа. И знаете, что там было? Утверждение, что ничего не изменилось. Ничегошеньки. Все события истории остались абсолютно такими же. И ужасы инквизиции, и татарское иго, и крепостное право. Только, например, опричники Ивана Грозного были не псами-оборотнями, как у нас, а как бы людьми. Но именно как бы. Потому что только внешность их была иной, а внутренняя суть – такой же. Поэтому делали они то же самое, что наши настоящие оборотни. И так – во всём. И я подумал, что, несмотря на скверный внешний вид, в нашем мире жить всё-таки проще. Представьте, каково, если нельзя с первого взгляда, по морде или лицу, распознать, человек перед тобой или зверь? Или что именно за зверь? – Тут Игорь Львович опять покосился на Павла.

– Да, так, пожалуй, сложнее, – согласилась Ася.

– А ещё я думаю, что, как бы не менялись всякие внешние условия, ни на что они не повлияют. Покуда сама суть человеческая не изменится. И насчёт лавины, помните, Асенька? – спохватился он, отплёвываясь от снежинок, которые вдруг посыпались с помрачневшего неба.

«Хорошо, – решил Павел, – как раз наши следы засыплет».

– Что насчёт лавины?

– Это не лавина в прямом смысле, потому что лавина бездушна и стихийна. Это как бы лавина, даже стая… как бы… например, крыс…

– Фу, – поморщилась Ася.

– …которую ведёт такой крысолов с дудочкой, знаете? И вот, когда она тебя настигает, самое простое – упасть на четвереньки и самому побежать в этой стае, такой же крысой, не думая, куда и зачем, и кто вокруг тебя и кто впереди. А можно остаться на ногах, человеком. Да, есть опасность, что тебя сожрут заживо, все эти крысы, но ты можешь и устоять. И не только устоять, а ещё и помочь подняться кому-то другому. Ещё, теоретически, можно вырезать свою собственную дудочку и…

– Он всегда так много болтает? – спросил Павел, когда они остановились немного передохнуть.

– Когда волнуется, – улыбнулась Ася.

И, чуть поколебавшись, протянула ему свёрток со спящим ребёнком. Павел шагнул навстречу, а потом остановился.

– Подожди, – смущённо попросил он. – Сейчас.

И отвернулся от неё на пару минут. Он вспомнил, как ему, маленькому, было страшно и противно видеть вокруг себя оскаленные звериные морды. Когда снова повернулся к Асе, у него уже было человеческое лицо.

Серость. Этим словом, пожалуй, опишешь здесь всё. И убогий приёмный покой, и облущенные стены, и мой ветхий халат. Даже огонь в печурке какой-то тусклый. Больнице и года нет, а кажется, она уже наглухо вросла в здешний перегной и всё, что есть в ней: больные, и доктора, и оснастка – лишь ископаемые в вечном унылом некрополе тягостной нежизни.

Тася пошла на почту за корреспонденцией, и со мной только Журавский. Скучнейший тип.

Два фурункула, простатит, четыре чирея – вот мой улов до обеда. Остальное всё насморки и кашли, morbus tractus respirationis. Немудрено. За окном так тускло и безотрадно, словно на дворе ноябрь. Дорога разбухла от дождей, словно полежавший в реке мертвец. Поля черны, и вороньё одного цвета с землёй, точно родится прямо из неё.

После обеда странный случай. Пришёл Матвей Нежилец. Крестьянин из села Лютожня. Здоровый детина. Плечи, руки – чистый гранит. Жаловался на озноб и головную боль. По симптомам бесспорная инфлюэнца. Но есть одна особенность. Чуть выше висков симметрично по обе стороны головы звездчатые покраснения. Довольно крупные. Не сыпь и не дерматит. Походило бы на ожог, но покровы не воспалены. Заключаю – пигмент, и всё же сомневаюсь. На всякий случай спрашиваю у мужика, не было ли каких внезапных сношений. Матвей говорит, что нет, божится. Можно ли ему верить? Не знаю. Однако что-то подсказывает – Венера здесь ни при чём. Прописываю киклопу обычную процедуру, велю явиться через три дня на осмотр.

Делюсь наблюдением с Журавским. Тот мямлит что-то про родимые пятна. Совершенный кретин!

Вернулась с почты Тася. Ответа на моё прошение о переводе в Вязьму нет как нет. Зато два письма от сестры. В Киеве, да и в стране неспокойно. Что-то зреет. Но это там, где пространство, где огни и звуки. Где жизнь. А здесь всё время будет одинаково. И даже если разверзнется ад и антихрист выскочит наружу в огненной мощи своей, дойдя до наших мест, он непременно впадёт в меланхолию, оступится и канет в какое-нито козье болото.

Рассказал жене про красные звёзды, но она пропустила мои слова мимо, как делает это всегда. Говорит, на почту доставили новую автоматическую кассу. Будто бы даже из Британии. Глядеть на чудо сбежался народ. Выстроилась очередь, и кто-то кому-то бока намял. Сетует, что сапожник привёз отменных подмёток из Гдыни и все у него справляют обувь, а она не захватила мои сапоги. Экая, однако, скука!

Впрочем, сегодня у нас в гостях собирается общество. Нестор Иванович, сельский учитель, аптекарь Ибисов и помещик Смирягин, ждём ещё землемера Брумса, но он со своей треногой бродит в полях и, чего гляди, к вечеру не обернётся. Когда-то здесь будет железная дорога и поезда. Право, смешно!

Неожиданная приятность. Журавский притащил посылку от друга из Одессы. Набор скальпелей «Золинген». Тевтоны, конечно, сволочи, но приборы делают, как никто. Новенькие, блестящие лезвия удобно лежат в руке. Всё-таки есть от Журавского какая-то польза! На радостях пригласил его отужинать, но он, к моему облегчению, отказался – дела. Какие ещё у него дела? Бес разберёт.

По спине холодный пот. Но, впрочем, всё постепенно. Вечером собрались, как и говорено. Я выставил свой коронный штоф на земляничных листах. Смирягин привёз немного коньяку и ароматный свиной окорок. Ибисов где-то раздобыл четыре бутылки лафиту. Экая пронырливая бестия! Сели в вист. Конечно, без высоких ставок – откуда бы деньги?

Нестор Иванович, тишайший скромный человек, сначала увлечённо рассказывал про прекрасного качества иллюстрированный атлас мира (будто бы бельгийский), который ему на днях удалось выхлопотать в земстве. Потом как-то стушевался от общего внимания, опустил вихрастую голову и далее безмолвно кидал карты. Видно было, что он бледноват и что ему нездоровится. Мы же завели обычный разговор о погоде, о том, что было в газетах. Я, как всегда, пожалился на глупость и ограниченность мужиков. И тут Нестора Ивановича словно что-то ужалило. Он выпрямился, отложил карты, кажется, даже рубашками вниз. И стал он говорить, распаляясь и артикулируя, точно заправский оратор.