Алекс Бор - Историкум. Мозаика времен [Сборник]

О том, что ежели держать даже самых лучших людей в скотском состоянии, то они вскоре обрастут щетиной и захрюкают. О том, что Россия погрязла в запустении, а власть и не думает с этим ничего сделать. Что людям и вовсе не нужна никакая власть, и они могут прекрасно обойтись так. Тут Смирягин, кроме иного ещё и член уездного собрания, преодолел удивление и спросил, потешно грассируя от беспокойства: «Полно, батюшка, да вы никак анагхистом наладились?»

На это Нестор Иванович отвечал, что лучше быть анархистом, чем заплесневелым чинком, который меряет свою будущность по гороскопам. Тут он намеренно задел помещика за живое, ибо тот в самом деле увлекался астрологией. Смирягин, человек крупный и сильный, побагровел и начал подниматься из-за стола. Дело могло бы кончиться плохо, если бы мы с Ибисовым не вмешались и не остудили страсти. Я чуть ли не волоком вытащил Нестора Ивановича в соседнюю комнату. Благо мужчина он был субтильный и особого сопротивления не оказал.

– Нестор Иванович, что с вами?! – вскричал я, как только захлопнул дверь. – Анархия, оскорбления! Это не вы, скажите, что не вы?!

Он и сам, как видно, почувствовал, что хватил лишку. Забормотал что-то про головную боль, озноб и хроническую усталость. Я уже хотел было закончить дело какой-нибудь шуткой и вернуть Нестора Ивановича обществу, но тут заметил такое, что волосы встали дыбом на загривке. Так, наверное, чувствовал себя мой хвостатый предок, завидев в густоте листвы огненный взгляд ягуара. На бледном жильчатом виске сельского учителя пульсировала красная звезда!

Я обошёл стул, на котором сидел Нестор Иванович, и убедился, что такое же пятно имеется и на другом виске.

Как ни странно, но очевидность диагноза меня успокоила. Я тотчас развил бурную деятельность, действуя скорее уже как врач, нежели хозяин. Через десять минут Нестор Иванович был умыт, напоен чаем с валерьяной и отправлен на коляске домой. Всё это время он совершенно не упрямился и даже покорно попросил прощения у помещика. Смирягин его тут же простил. Гостям я объяснил, что Нестору Ивановичу нездоровится, и всё быстро улеглось.

Едва сели за карты, как в коридоре послышались тяжёлые шаги, и я было испугался, что это учитель вернулся завершить свой спич. Но тут же понял: маленький Нестор Иванович не может устроить столько шума. Через мгновение в залу вошёл Брумс, огромный и совершенно квадратный в своей чёрной форменной шинели. Заскорузлый башлык топорщился над его плечами, точно сложенные вороньи крылья. Сапоги и полы шинели были в засохшей жирной грязи. Огонь свечей отражался в золочёных пуговицах с масонскими знаками и круглых стёклах очков. В руках Брумс сжимал походящую на турнирное копьё полосатую землемерскую вешку.

– А вот и Гарольд Карлович! Что это вы, душа моя, не раздевшись, в залу? – обратился я к землемеру.

– Не мог, знаете, терпеть, хотел поделиться, – прохрипел Брумс. – Вот, извольте, сёртен оф май миссполайтнесс, – он расстегнул свою чудовищную шинель и выставил на стол каменную фигурку. – Там у Коровьего ручья берег подмыло, так я смотрю, торчит. Потянул за край, и вот вам, пожалуйста.

Перед нами был грубый идол, на манер монгольских баб. Гендерные признаки отсутствовали. Едва намечены были руки и ноги. Большая голова не содержала решительно никаких черт за исключением округлой дыры на месте рта и носа. Отверстие было не сквозное и оттого казалось, что пасть идола бездонна. Вырезанная из светлого камня фигурка была изляпана жирной красноватой грязью. Мне тут же вспомнился полевой госпиталь и тазы с отнятыми конечностями. Словно наяву в нос ударил тошнотворный запах корпии.

– Батюшки мои, да знаете ли, это ведь Поплак! – Ибисов в волнении склонил над находкой свою козлиную бородку.

– Кто-кто? – удивились мы со Смирягиным.

– А это, господа, презанятная штука. В древности края наши населяли племена сочуев, отсюда, кстати, и название уездного города – Сычёвка. Богов у сочуев было великое множество, но Поплак стоял особняком. К нему обращались, если что-то в жизни вдруг затягивалось. Вот, скажем, девица ходит пустая, а ей давно пора тяжелеть. Или ссора между родами долго не кончается. Или вот, к примеру, неурожай год от году. Тогда брали, стало быть, этот артефакт и приносили жертву.

– Кровавую, разумеется, – пробасил Смирягин. – Ох уж эти язычники!

– Отчасти вы правы, Фёдор Афанасьевич, – закивал аптекарь. – Кровь для Поплака лилась всегда. Однако в ритуале потребен был ещё элемент, как говорится, novum initium. Лучше всего была какая-нибудь свежая черта. Только что связанный лапоть, толика хлеба едва из печи, но более всего ценились вещи пришлых людей, чужаков. Чужое, стало быть, новое. Штуки эти, изволите видеть, как искра в пистолете. Вещь вроде никчёмная, но без неё порох не поджечь.

– А что сталось с этими сычами? – усмехнулся Смирягин.

– В начале четырнадцатого века в этих краях случился мор, а затем оставшихся вырезали татары Мамая.

– Ай да аптекарь! Целая лекция! – восхитился Брумс. – Откуда такая осведомлённость?

– Здесь ровным счётом никакой истории, – улыбнулся скромный Ибисов. – Когда я учился в Петербурге, у нас был клуб антропологии. Готовили, знаете, доклады, даже на раскопки в Крым ездили, к милейшему Косцюшко-Валюжиничу. Вот и про сочуев этих мне довелось материалец готовить. Да что там попусту ворошить? Давайте-ка мы его лучше от грязей отчистим.

Я попросил Тасю подготовить воды, но Ибисов сам вызвался обработать божка. Как-то очень трогательно притиснул фигурку к груди и потащил во флигель.

– Странный человек! – Смирягин покачал большой головой. – Образование столичное, а мается в нашей глухомани. Ну, вот хоть вы скажите, друг мой, на кой ляд здесь аптека? Да ещё какая! В Вязьме такой нет!

Я отвечал, что аптека-то как раз очень кстати, не нужно ждать лекарств из города. Однако признал, что и в самом деле чудно. Нужно сказать, что я об этом как-то никогда не задумывался. Есть аптека и есть. Но в словах Смирягина была логика.

Землемер Брумс в нашей дедукции участия не принимал. Сидел оцепенело за столом и смотрел на свечу. Как видно, устал шататься бездорожьем. Даже без шинели он походил на тролля из норвежских легенд, книгу которых мне как-то в другой жизни подарила Варя.

Я хотел было спросить Брумса, не желает ли он, чтобы ему уже постелили, как вдруг в гостиную ворвался извозчик Селиван.

– Беда, барин, уж простите, что без спросу, беда! – Извозчик был явно напуган. – Нестор Ваныч, это… Ох! Святые угодники!

– Что ещё за ох? – Смирягин, суровый и тяжёлый, встал из-за стола. – Что стряслось, солдат? Доложись!

Опыт службы немедленно помог, и Селиван заговорил членораздельно, поминутно отирая потный лоб рукавом.