Кирилл Шишкин - Освобождение-2 [litres]

Танки одним броском пересекают открытое пространство перед немецкими позициями. За перевалившими через окопы танками на немецкие позиции врывается пехота. Начинается рукопашная схватка. Люди орудуют штыками, прикладами, саперными лопатками, ножами, а иногда и просто голыми руками хватают противника за горло, выцарапывают глаза, вцепляются зубами. Немцев гораздо меньше, чем атакующих, красноармейцы, остервеневшие после страшного лежания под пулеметным огнем, а затем, и стремительного броска под пулями, дерутся страшно.

Слева появляются немецкие танки, их около двадцати. Они движутся по краю леса, обстреливая из пулеметов наступающую советскую пехоту. Немцы видят советские танки, тех в два раза меньше и есть шанс напасть на них с фланга, бить в борт. Башни двух советских танков поворачиваются, пушки выплевывают снаряды. Еще три танка, только что переправившихся, идут через поле от реки. На поле разворачивается ожесточенный танковый бой. Дым от выстрелов и пыль, поднятая гусеницами, мешают видеть противника, до которого – всего несколько десятков метров. Советские и немецкие танки перемешались, в этой битве гигантов иногда мелькают фигуры пехотинцев, которые пытаются увернуться от своих и чужих бронированных чудовищ. В этом аду и свои, и вражеские танки, мечущиеся по полю, одинаково опасны. У леса танки, двигаясь прямо по окопам, засыпают в них все живое. Неразберихи добавляют пролетающие советские штурмовики – ведущий успевает разглядеть только кресты на броне, и из-под крыльев «Илов» вырываются огненные молнии реактивных снарядов.

Бой затихает, несколько еще уцелевших немецких танков пятятся к лесу, и уходят, прибывающая советская пехота занимает то, что еще недавно было позициями немецкой обороны. Теперь в этих, нарытых танковыми гусеницами горах земли, с трудом угадываются линии окопов. Все поле покрыто сгоревшими машинами и изуродованными трупами.

Подполковник, который лично расстрелял на берегу сержанта (с рукой на перевязи, сквозь бинты проступает кровь), засовывает в кобуру пистолет. Усаживается на краю полузасыпанного немецкого окопа, на дне которого виден перевернутый станковый пулемет, и закуривает.

– Связь с корпусом, – хрипит он.

Радист устраивается рядом.

– Сообщи, сынок, – говорит подполковник, – Выбили немцев со второй линии обороны. Большие потери. Исправных танков не более пяти. Боеприпасов нет. Закрепляюсь на опушке леса. Жду вас. Все! – он выбрасывает окурок, ложится прямо на землю, подкладывает руки под голову и смотрит в небо.

В полуподвальном помещении с узкими окнами, почти не пропускающими свет, вокруг стола медленно ходит командующий 4-й армии генерал-фельдмаршал фон Гюнтер фон Клюге. Иногда он останавливается, прислушивается к разрывам бомб, и снова продолжает свое бесконечное хождение. Дверь открывается и появляется командующий группой армий центр генерал-фельдмаршал Федор фон Бок.

– Здравствуйте, господин фельдмаршал! – говорит Клюге, – Я жду вас.

Фон Бок кивает в ответ, снимает фуражку и садится за стол, где разложена карта с нанесенной на нее оперативной обстановкой.

– Не будем терять времени, – говорит он, – Давайте сразу к делу. Что у вас произошло за сегодняшний день?

– Мне нечем вас обрадовать, – говорит Клюге, берет в руке указку, водит ей по карте, – Нам удалось плотно блокировать плацдарм русских на левом фланге. Они все время ожесточенно атакуют пехотой и танками при поддержке большого количества артиллерии и авиации. Но войска генерала Хейнца продолжают сегодня удерживать свои позиции. К сожалению, это единственная хорошая новость, если ее можно считать хорошей. Впрочем, на фоне всего остального…

– Вы слишком многословны, – перебивает его фон Бок.

– Извините, господин фельдмаршал, – Клюге делает небольшую паузу, как будто у него сдавило горло, затем откашливается и продолжает, – Вот на этом участке нашего левого фланга противник сегодня с утра захватил плацдарм и в течение дня вел борьбу за его расширение. Возможности сбросить противника у нас не было, все контратаки не дали результатов. Но к вечеру русские выдохлись и их атаки прекратились. К сожалению, мы не можем усилить войска на этом направлении, и, если русские продолжат свое наступление завтра с той же силой, у них есть все шансы прорвать нашу оборону. Сейчас мы пытаемся перебросить туда части 7-й танковой дивизии. Если они успеют прибыть к утру и начать атаку, пока русские их не ждут, тогда еще можно все исправить. Сейчас меня этот участок меня беспокоит больше всего, потому что резервов у нас здесь, после того как мы введем в бой 7-ю танковую дивизию, нет.

– Вы говорите, что вас этот участок беспокоит больше всего. Почему вы не говорите ничего о правом фланге?

– Простите, господин фельдмаршал, – отвечает Клюге, – Сейчас я перейду к своему правому флангу. Несмотря на то, что сегодня противник захватил еще два плацдарма, я не вижу пока серьезной угрозы. Наша оборона на этих участках держится, результаты атакующих не очень велики. Русские захватили плацдармы, закрепились на берегу, несут при этом большие потери. Наши войска отошли на вторую линию обороны, и держатся хорошо. Конечно, напор на наш правый фланг может нарастать, и тогда… Но сейчас самым опасным я считаю левый фланг и без усиления его не вижу возможности удержать позиции. Вы обещали мне помощь еще неделю назад, но я не получил от вас ни одной дивизии и ни одного танка, господин фельдмаршал.

– Мне очень бы хотелось вас обрадовать, господин фельдмаршал, – говорит фон Бок, глядя собеседнику прямо в глаза. – Обещанные резервы я вам могу дать хоть сегодня, и они готовы вступить в бой, но… – он замолкает, достает сигару, прикуривает от поднесенной Клюге зажигалки, кивает, благодаря. – Но… Войска русского Юго-Западного фронта начали наступление в этом направлении, – он показывает сигарой направление. Пепел осыпается на карту, фон Бок стряхивает его рукой.

– Но это же… – еле слышно произносит Клюге.

– Нет, господин фельдмаршал, – перебивает его фон Бок, – Не говорите этого слова. Потому, что я не хочу его слышать. Русские танки идут в обход Варшавы и скоро окажутся у вас в тылу. Гудериан разворачивает две танковые дивизии, вот сюда, – он стряхивает пепел и снова показывает сигарой на карте. – Это немного. Мы подтянем все имеющиеся у нас резервы и постараемся остановить русские танки. Но других резервов у нас кроме тех дивизий, что я обещал вам, нет. Поэтому на сегодняшний день помочь я вам ничем не смогу. Если мы не остановим русских, то вся группа армий окажется в окружении.

– Я не знаю, сколько смогут еще держаться мои войска, – глухо произносит Клюге. – Войска обескровлены, не хватает боеприпасов, горючего, не хватает всего. В ротах осталось по тридцать-сорок человек, в строй брошены тыловики. Танков нет, русские самолеты делают, что хотят, потому что им некому помешать. У меня в тылу русские парашютисты, недавно они снова сбросили большой десант. Мои солдаты стоят насмерть, но когда они все погибнут, то кто будет держать оборону? – Клюге глядит прямо перед собой, затем продолжает более спокойно. – Вы хотите остановить русских здесь, – он тычет в карту, – А дальше? У нас хватит сил, чтобы долго удерживать оборону? Мои войска, даже притом, что вы остановите русских, уже будут находиться почти в окружении. Надо отводить войска на запад, прикрывать направление на Германию.